вторник, 13 июня 2017
А было хорошо... (с) Вика, "День выборов"
- Жил-был мальчик, отец которого был героем своей страны. И все бы ничего, но однажды он погиб. И уже мальчик стал надеждой своего народа. Его забрали на секретную базу, чтобы превратить в супер-оружие. Мальчик учился с усердием, но похвалы никогда не слышал. Преподаватели лишь хмурили брови и говорили, что до отца он не дотягивает, нужно заниматься больше и лучше. Мальчик выучился всему, а потом убил всех своих учителей и сбежал с базы. Как бы вы поступили на его месте?
- Точно так же, только изощреннее. Я не дал бы им легкой смерти, а заставил мучиться.
- Возможно, вас утешит, что каждый из них умирал долго и мучительно. А потом мальчик снял кожу со своего лица и... впрочем, мне пора, прощайте.
- Подождите, я...
Можно с головой окунуть человека в Туманы Времени и заставить его забыть свое прошлое. Можно дать ему второй шанс, чтобы в этой истории мальчик, стиснув зубы, соответствовал ожиданиям наставников. Но даже если ты ничего не помнишь, внутри остается некий стержень - основа твоей личности, то что делает тебя - тобой. Наверное, поэтому ничего и не изменилось.
Красный Череп не помнил прошлого. Но перед глазами всегда был "идеальный"
Но иногда появляются вещи, которые встают над личной враждой или недовыясненными отношениями. Всего один раз я почувствовал, что мы правда ВМЕСТЕ, все академией, когда стало ясно, что совы - не то, чем кажутся. И заговор почти родился, но сначала прибежали смешные девочки со своей стенгазетой, а потом яился Фьюри и все испортил, конечно (или наоборот, как знать?))))
Когда я ехала на эту игру, смущали две вещи:
- я почти никого не знала, особенно, свою верную шайку хулиганов, но здесь должна была сработать старая примета: едешь играть с незнакомцами, почти наверняка все будет отлично.
- придется играть злодейского злодея, а вдруг не получится? Здесь спасал аутотренинг: мастера мне поверили (Гест, Ренджи, за это миллион спасибищ, но будут еще и за другое, позже), я не могу их подвести.
Конечно, все получилось! И здесь нужно отдельно и с любовью-сирцами поблагодарить Игнис, без которой Череп не вышел бы таким колоритным. Друг, СПАСИБО-СПАСИБО, за мою мега-футболку и супер-грим, это все они - твои руки золотые не из жопы (в отличие от моих)!
Мастера! Иногда в жизни каждого должен случаться такой персонаж как Йохан Шмидт, прям ура, что дали шанс его сыграть. Как бы я без этого жил? Никак! Спасибо за отличный каст (особенно, за моих друзей-дебилов, Роджерса и преподавателей!), простые и понятные правила и не скучный сюжет. Когда на игре ни у кого нет времени пинать балду и заниматься блистательным ничем - это хорошая игра. А еще - за личную включенность и заинтересованность в каждом из нас. С удовольствием приеду к вам на какие-то еще проекты, если позовете.
Моя команда мечты
Скажу сразу, без вас бы не получилось и меня! Мы были идеально подходящими друг к другу деталями паззла. Серьезно, пожелай я собрать лучшую команду, наверное, не вышло бы. Не знаю, что это - магия игры или воля мастеров, офигенность всех как игроков или все вместе, но ребят, ВЫ БЫЛИ ЛУЧШИМИ! Вот он - идеальный пример про "один за всех, и все за одного" и про "мы с первого красса вместе". Именно такой должна быть школьная дружба, и неважно, кто вы, герои или злодеи.
У нас был план, нет, не так, ПЛАН, в котором фигурировало разное, от "стащить вискарь из кабинета Фьюри" до "сделать Роджерса королевой бала". Ни один из пунктов не провален. Горжусь нами и просто не могу перестать.
Мадам Гидра, моя прекрасная Офелия (о, нимфа!). Если бы мы были не нами, если бы Череп перестал доказывать что-то окружающим и оглянулся вокруг, то взгяд его приковывала бы к себе одна единственная в мире девушка. Та, которая давным-давно рядом, так, что это стало почти привычкой. Та, которая всегда умела направить его разрушительную энергию в нужное русло, помочь и словом, и делом, а иногда просто встать рядом, чтобы драться спина к спине. Та, которая всегда знает все обо всех. Но даже безо всей этой слюнявой чепухи, я убью за тебя любого, ну, ты в курсе, да?
Дракс, куда бы я ни шел, я всегда чувствовал твою силу и поддержку, твое молчаливое (или не очень) согласие и одобрение. Ты не спорил, а просто делал то, что должно, говорил кратко, но по делу и отлично меня уравновешивал. И, пожалуй, был единственным, за кого я не беспокоился вообще. "Кто-то сломает Дракса? Смешно. Скорее, Дракс кого-то сломает". Бро, без тебя где-то там за правым плечом Череп не был бы Черепом. И я был правда рад, когда Дженнифер тебе уступила. Мужик!
Гамора умная, хитрая, эффективная, всегда подкидывающая какие-то неожиданные решения и позволяющая открывать себя с неожиданных сторон (никогда бы не подумал, что ты пойдешь на бал с Квиллом!) Ну и ловкости твоих рук можно тоже петь оды (если б я мог, конечно). Не знаю, что за загадочные вещества мы подлили в пунш, но ты обеспечила весельем всю школу. В первые полчаса экзаменов. Я восхищен.
Баки, чувак, разберись уже, наконец, что там у вас с Роджерсом. Не знаю, набейте друг другу морды. Или поговорите. Как там обычно делается? Так и не вник до конца в сложную суть ваших отношений (и не то, чтобы хотел), расскажи, чем там все кончилось. Роджерс уверяет, что вы свалили вместе в прекрасное далеко после выпускного, но Роджерс всегда выворачивает действительность так, как удобно ему. Респект тебе за образ меланхоличного распиздяя-меломана, за выступление и за то, что дрался за Наташу.
Лэнг, понимаю, что ты дистанцировался от нас как мог, но какая разница, если я знаю, что ты - ромб? Ты был донельзя четким. Сказали принести вискарь от Фьюри, принес! И умным. В отличие от некоторых не стал КРАСТЬ личные дела, а просто перефотал, нам и этого хватило. И этот взрыв! Кто бы мог подумать на тихого Скотта, который тут же толчется в толпе и почти робко спрашивает, "а что произошло-то?" Дракс говорит "убогий", я так не считаю. Ты очень хитрый - это ж надо было стать ботаном, которого не с руки макать в помойку, потому что он свой! Молодец)
Квилл , иногда (часто) мне хотелось тебя убить. Ну или хотя бы стукнуть, чтобы ты стал фиолетовым в крапинку. Казалось, никто не мог переплюнуть Роджерса и Старка в самодовольстве, но ты СМОГ. Или я просто видел тебя чаще
Шутка "Квилл пропал, отберите у него заркало" все еще актуальна. Ты - балбес, конечно, но без тебя нам было бы даже вполовину так весело. И, внезапно, надежный боевой товарищ, достаточно вспомнить нашу экскурсию в туманы. Ты отлично зажигал на балу и (как это вышло, сам не понял?!) даже вытащил танцевать меня. Все еще в шоке.Таскмастер, супер-образ. Но, наверное, сложно быть хулиганом, когда попал под чары Аморы? Нас на бабу променял! Или я все неверно понял?) Если так, бросай ее в набежавшую волну и возвращайся.
Преподаватели! Вы были разные и этим прекрасные, чесслово!
Арес, просто боженька всепрощения и объяснения любых наших косяков. "Они не хулиганы, они помогают мне тренировать хилую молодежь". Конечно, помогаем. "А что это вы подлили в пунш? Что-то, что утащили у Пима? Будем считать, что я ничего не видел". И это "не видел" работало все время. Приятно быть мудаком-любимчиком, зная, что за тебя все равно вступятся. Спасибо, сэр! "Не, ну я понимаю, вы решили поздравить Коулсона киданием в бак. Но хотя бы подождите, пока все сдадут зачеты!" Зачет получился забавным. Особенно тогда, когда Роджерсу пришлось взять меня на ручки. Как я ржал! (Камале отдельное спасибо за фото!)
Профессор Пим, до поры до времени вы были картонной фигурой в спальне Лэнга. Но потом мы с вами сходили на экскурсию, и заверте... Оказалось, у вас превосходное чувство юмора, и вы по одну сторону баррикад со студентами (тоже ничего не помните и очень удивляетесь, обнаружив нестыковки). Будь я студенткой, возможно, тоже бы влюбился, но мне как Черепу оставалось лишь сочувствовать, видя, как они вас преследуют, и восхищаться, наблюдая с каким умением вы их посылаете. Для меня было честью сражаться с вами плечом к плечу, и я был рад, что вы мне верите. Ну и поржать с вами тоже всегда можно было. Непедагогично смеяться над Фьюри, да, но какое у него было лицо, когда он разглядывал эту бумажку! И как мы старались его выставить из вашего кабинета! Все еще смешно.
Директор Фьюри, мне казалось, у вас всего одна спецспособность, но супер-важная для руководителя Академии - возникать там, где что-то происходит. Только студенты надумают сговориться и поднять бунт, как в кампус приходит Ник Фьюри. Только мы с профессором Пимом вернулись из Туманов, как снова появляется Фьюри, и мы тратим 10 из драгоценных 15 минут прежде, чем "все забыть" на то, чтобы выставить его из кабинета. Только, в конце концов, хулиганы соберутся вынести на помойку очередного убогого, как снова откуда ни возьмись директор... Бесило невероятно! Но зато как канонично!
Один, чтобы вы знали, профессор, пантомима про "его лошадка, снег почуя, плетется рысью как-нибудь" - одна из самых унизительных вещей, случавшихся с Черепом в его жизни. Хорошо, что этот ужас видели только вы. И только одним глазом. Литература и актерская игра - явно не мое. И сбрейте вы уже эту бороду, без нее в сто раз лучше!
Тимур, он же Кэп, он же Стив Роджерс. Правильно Дракс сказал: ты бесил. Своим самодовольством, уверенностью в собственном совершенстве и непогрешимости, а еще тем, что тебе, как ты сам утверждал, было на меня наплевать. Жаль, я не успел сфотать твое выражение лица, когда Пэтси объявила имя королевы бала. Но ничего, я навеки сохраню этот кадр на сетчатке. Плевать, что ты мне навалял, я еще отыграюсь. Благо, теперь тебе, кажется, не все равно. Изменился ты там, не изменился, это не отменяет того, что мы все еще можем немножко уничтожить этот мир. Правда? Спасибо за отличного врага и за дуэль на водяных пистолетах - отдельно
Дженнифер, твоя попытка промыть мне мозг и вернуть на путь истинный достойна восхищения, но увы, бесполезна. Я - старый солдат и не знаю слов любви, в смысле, неисправим. И ребята мои такие же.
Амора, я так и не понял, чего ты от меня (и кого-то еще) хотела. Не успела?
Стрендж , отдельным удовольствием было звать тебя Стивеном и видеть, как от этого корежит Кэпа. Не знаю, спас ли ты нам жизнь или мы прошли мимо большого приключения, но зря ты тогда свалил, могло бы выйти что-то поинтереснее, чем самовыброс в бак.
Наташа, ты была первой, из-за кого я всерьез задумался (да, я умею!) о том, что происходит что-то не то. Хотя ты и казалась несколько параноиком, но оказалась права.
Т'Чалла, офигенный образ, и спасибо, что не испугался толпы хулиганов, которые вели тебя на свалку (просто больше негде было поболтать!), а взял и помог.
Локи, даже не знаю, кем ты был бы краше - девицей или парнем. Но угадывать, в кого ты перекинешься, когда мы встретимся в следующий раз, было забавно. И дуэт у вас с Тором вышел хорош!
Роудс и Дэнверс, должен признать, что вы - лучшая парочка этой школы. Парочка, похожая на влюбленных старшеклассников, а не на что попало. Не то, чтобы я вас любил,
Простите, если написал не всех, с кем успел поиграть. Вы - отличные! Ящик пунша и всех обратно!
суббота, 10 декабря 2016
Мы встретимся на Кропоткинской. Я вырвусь с работы, деловито бросив девочкам, что вернусь через полчаса. Ты выйдешь из метро, и мы замрем друг перед другом, как хищники, встретившие чужого на своей территории, хотя больше всего мне будет хотеться тебя обнять.
Я спокойно и как-то мертво скажу "привет", хотя больше всего на свете мне будет хотеться рассказать, что ни проходит и дня, чтобы я о тебе не думала. Сейчас, правда, я уже не говорю с тобой по утрам, как в те первые ужасные недели.
Ты спокойно ответишь "здравствуй", хотя тебе больше всего на свете... не знаю, чего тебе хочется теперь, мой ампутированный близнец. Недавно во сне я искала твою руку в темноте и все никак не находила. Это фантомные боли, это пройдет когда-то.
Я просто заберу то, что ты принесешь и уйду, стараясь не касаться твоей руки, даже не поинтересовавшись, как твои дела. Я и так все знаю. Уйду, чтобы не представлять больше, как вцепляюсь пальцами больно в твои плечи и кричу, пугая голубей, рассевшихся на Энгельсе: "Зачем? Зачем ты так со мной и с собой?!"
Я уже знаю, что это, наверное, было правильно - разорвать эту дикую созависимость. Вот только болеть пока не перестает, и ты снишься мне каждую ночь.
Я спокойно и как-то мертво скажу "привет", хотя больше всего на свете мне будет хотеться рассказать, что ни проходит и дня, чтобы я о тебе не думала. Сейчас, правда, я уже не говорю с тобой по утрам, как в те первые ужасные недели.
Ты спокойно ответишь "здравствуй", хотя тебе больше всего на свете... не знаю, чего тебе хочется теперь, мой ампутированный близнец. Недавно во сне я искала твою руку в темноте и все никак не находила. Это фантомные боли, это пройдет когда-то.
Я просто заберу то, что ты принесешь и уйду, стараясь не касаться твоей руки, даже не поинтересовавшись, как твои дела. Я и так все знаю. Уйду, чтобы не представлять больше, как вцепляюсь пальцами больно в твои плечи и кричу, пугая голубей, рассевшихся на Энгельсе: "Зачем? Зачем ты так со мной и с собой?!"
Я уже знаю, что это, наверное, было правильно - разорвать эту дикую созависимость. Вот только болеть пока не перестает, и ты снишься мне каждую ночь.
воскресенье, 20 ноября 2016
Больше года я не могла отпустить персонажа, которого играла на одной из ролевых игр. Чтобы это сделать, пришлось его убить. Прощай, Рич, ты был занозой в заднице, но я тебя очень люблю.
Я почти закончил читать письмо от Джона, когда коммутатор на столе ожил.
- Мистер Кэдбери, к вам мистер Кэдбери, - прожурчал голосок моей секретарши Гвен. Не успела она договорить, как отец энергично вошел в кабинет. На стол легла карточка с позолоченными срезами.
- Ричард, ты пойдешь сюда вместо меня, - он подошел к окну, раздвинув портьеры, посмотрел на мрачное серое небо и такого же цвета Темзу, по которой, словно гигантские водомерки, сновали мелкие суда.
- Что это, отец? - я развернул приглашение. Благотворительный вечер... Помощь детским больницам... Аукцион... Почетный гость и постоянный участник... Понятно, папе надоели светские мероприятия, а еще надоел я, дни и ночи проводящий на работе. У меня даже секретарш две: Гвен работает днем, а Алиса готовит мне кофе и приносит бумаги по ночам. Да, просто кофе и документы, она — девушка приличная, студентка и будущий солиситор.
- Сходи, развейся, познакомься с нужными людьми. Я уже распорядился относительно смокинга и новой партии визиток, - его взгляд чуть потеплел. - Мы с мамой беспокоимся, Рич, после колледжа у тебя, кажется, ничего и никого нет, кроме работы.
- У меня есть Кларисса, пап, и свадьба через четыре месяца, помнишь? - я улыбнулся. Ричарду Кэдбери-младшему нужно было жениться, он и женился. Кларисса была совсем не похожа на Бэт — миниатюрную, тоненькую блондинку. От матери-испанки она унаследовала спортивную фигуру, смуглую кожу и волосы цвета самого темного шоколада, от отца — пронзительно голубые глаза. Будь она мужчиной, слыла бы красавцем, а для женщины все в ней было слишком ярким и кричащим. Кроме ангельского характера, готового терпеть рядом влюбленного в свои шоколадные фабрики трудоголика.
- Я все помню, - на плечо легла тяжелая ладонь, - и рад, что у тебя есть Кларисса. - Твой брат...
- Написал мне, - я кивнул на так и не дочитанное письмо. - Завел собаку, думает, не перебраться ли из холодного Нью-Йорка куда-то южнее...
- А его... - отец не договорил.
- С ним, - мне не нужно было объяснять о ком он. Когда Дэвид (как странно называть этим именем кого-то другого, не... горло болезненно сжалось) вернулся, эти двое напоминали сиамских близнецов, я видел таких у Мадам Тюссо. Казалось, только какая-то непреодолимая сила может оторвать их друг от друга. Потом Джон уехал в Штаты, а я — в колледж и... это время лучше не вспоминать. Отец увидел, что я задумался, тронул за плечо.
- Прием завтра вечером, не забудь.
Я честно попытался забыть, близился конец года, стол был завален отчетами о продажах, патентной документацией, образцами продукции и всем остальным, что едва на нем помещалось. Мы с Гвен и Алисой не успевали разбирать Эвересты писем, приглашений, программок, хотя девочки честно старались.
- Мистер Кэдбери, - Алиса принесла очередную чашку кофе (без сахара и молока), - ваш отец просил напомнить о благотворительном вечере. Машина и Кла... мисс Сазерленд прибудут через полчаса. - Я взглянул на часы, как раз успею дочитать и подписать договор поставки и выпить кофе.
- Спасибо, Эл, - я принял чашку и перелистнул страницу.
***
Кларисса быстро обнаружила в толпе каких-то приятельниц и принялась обсуждать предстоящие свадебные приготовления, сверкая налево и направо улыбкой и кольцом с шестикаратным бриллиантом. А я извинился и вышел покурить на террасу, пока не начался благотворительный аукцион. И тут... словно током ударило, волоски на руках встали дыбом. Я не мог спутать этот голос ни с чьим другим, его тембр, полутона, интонации я знал наизусть, как любимую песню, как колыбельную, которую мать пела несколько сотен раз, чтобы малыш уснул. Сигарета в пальцах дрогнула, я закашлялся, подавившись дымом, который еще минуту назад был почти вторым воздухом, а сейчас казался совершенно чужеродным, и медленно повернулся на звук. Сердце застыло, а потом забилось, словно птица в силках, желая разорвать сети, которые сдерживали его так долго.
Он совсем не изменился за эти шесть лет. Та же улыбка, нахальная, никогда не искренняя до конца, светлые волосы, небрежно зачесанные назад, смокинг, обнимающий широкие плечи... Я смотрел, не в силах оторваться. Словно ребенок, дорвавшийся до сладкого, которое ему так долго запрещали. Которое он сам себе запретил. Дэвид. Тот, который никогда не был моим. Без Элизабет, что неудивительно, она предпочитала быть дома с детьми, без Монтегю, что странно. Он чуть повернул голову, я преувеличенно быстро отвернулся. Шаги. Рука на плече.
- Привет, Лапка, - какая-то незнакомая хрипотца в голосе. И запах. Он пах все так же: немного виски, терпкой полыни и роз. Странное сочетание. Единственное и неповторимое. Изобразил равнодушно-радушную улыбку, не зря я рулил этим балаганом под названием театральный клуб. Осторожно убрал руку с плеча (еще один разряд!):
- Добрый вечер, Уэбстер.
***
Он чуть прищурился, кажется, удивленный холодным приемом. А я вспомнил нашу последнюю встречу, незадолго до его свадьбы. Он взял меня, без слов, без капли нежности, в которой я не нуждался, а потом сказал, что это конец. Кажется, я сорвался в истерику, умолял его быть со мной, моим, просто быть... А потом оделся и ушел, пообещав себе (и Джону), что не будет больше в моей жизни этой одержимости, сумасшествия, что никто и никогда больше не станет для меня всем миром. Я смотрел на Дэвида и понимал, что эти обещания ничего не стоили, и что шесть лет — это ничтожно мало, чтобы забыть. Нужно найти Клариссу, мы уезжаем, не дожидаясь аукциона, я просто выпишу чек, и к черту такое веселье.
- Был рад тебя видеть, а теперь, извини... - я попытался пройти мимо, как ни в чем не бывало, но он преградил путь с терассы.
- Ты так и не бросил курить, - серо-голубые глаза смотрели чуть насмешливо. Я поискал пепельницу и зашвырнул в нее окурок, пальцы подрагивали.
- А ты так и не бросил констатировать очевидные вещи, - отозвался я в тон. Уголки губ совершенно по-идиотски пытались разъехаться в улыбке. «Он здесь! Здесь» - надрывалось предательское сердце. Я тихо выдохнул сквозь сжатые зубы. Успокоиться. Я жил без него шесть лет. Я смог. Смогу и дальше. Но единственное, чего мне хотелось — расстегнуть еще пару пуговиц на рубашке (он как обычно пренебрег галстуком) и проверить, остались ли его плечи такими же гладкими и горячими, а потом спуститься ниже. Кажется, на щеках вспыхнул румянец. Кажется, я смотрел на него как голодный на тарелку супа. Кажется, он все понял. А я снова проиграл. Стереть бы это мерзкое самодовольное (такое знакомое!) выражение с его лица, неважно как, кулаком или поцелуем. Я забывал, кто я, забывал обо всем и превращался в семнадцатилетнего мальчишку, который орал ночному небу над Винчестером: «Господи, ну почему Уэбстер?!»
Я остановился напротив и выжидательно на него взглянул, потом улыбнулся, как мне казалось, с издевкой.
- Скучал? - спросили мы одновременно, я расхохотался, Дэвид улыбнулся, до боли знакомо. Что ж, можно и поболтать пару минут.
- Как Бэт? Дети? Твои розы? Монтекки? - я не давал ему вставить ни слова, снова и снова выдавая себя. Но не мог же я, в самом деле, не читать все эти шесть лет газет, если в них появлялась фамилия Уэбстер. Он смотрел все так же иронично.
- Ты совсем не изменился, Кэдбери, не затыкаешься, - о нет, Уэбстер, я изменился, вот только рядом с тобой по-прежнему дурак дураком. К сожалению.
Он касается моей руки, и я снова забываю, что такое дышать. Страшно представить, что будет, когда мы окажемся в одной постели, комнате, машине... мне все равно, где, лишь бы наедине. Да, именно «когда», а не «если», я знаю этот чуть рассеянный взгляд и довольное выражение лица Дэвида, осознающего всю полноту своей власти надо мной. Взгляд кобры, загипнотизировавшей свою жертву, которой никуда не деться. Взгляд хищника, загнавшего в угол того, кто не сможет ему сопротивляться. Я не смогу. Да и не хочу. Нужно быть честным с собой: именно этого я хотел последние шесть лет.
- Куда? - поднимаю взгляд, не отнимая руки.
- Мне все равно, - пожимает он плечами. - В Лондоне полно отелей, персонал которых не любопытен.
- Подожди меня в машине, - я снова Ричард Кэдбери 28 лет от роду, блестящий бизнесмен и «один из самых молодых исполнительных директоров крупных британских предприятий». - Я должен отправить домой Клариссу.
- Ах да, ты ведь женишься, поздравляю, - бросает он, направляясь к выходу. Уэбстер подчинился, но я чувствую, что игра все равно идет по его правилам, как было с нами всегда. Нет, нельзя даже в мыслях произносить «мы», повторяю я себе, разыскивая невесту. Объясняю, что мне необходимо на работу, а она вольна остаться или уехать сейчас, мой «Астон Мартин» с водителем в ее распоряжении. Кларисса мило морщит нос и смеется, говоря приятельницам, что мне незачем на ней жениться, ведь у меня уже есть работа — верная спутница жизни. Я про себя считаю до ста, потом до трехсот, господи, сколько же еще секунд пройдет прежде, чем я к нему прикоснусь. Наконец, она уезжает, а я, стараясь не перепрыгивать через ступеньки, иду туда, где ждет Уэбстер.
Мы замираем на заднем сиденье в опасной близости. Наверное, я еще могу все остановить — просто выйти из машины и уйти туда, где ждут Алиса, кофе и горы не разобранных документов. Разум отчаянно советует именно так и сделать, но я слишком часто в последнее время слушал только его, и сейчас голос сердца наконец-то вступает в игру. Предвкушение затмевает все остальные чувства. Мы не касаемся друг друга, но, каждый знает, что будет дальше. Мы даже говорим о чем-то отвлеченном, о моем бизнесе, о его делах, не помню, неважно. Настоящее начинается лишь тогда, когда за нами захлопывается дверь гостиничного номера. Жалящий поцелуй, словно укус, короткий, без капли теплоты. Он толкает меня к стене, звякает пряжка ремня, нам не до того, чтобы раздеваться. Трясущимися от нетерпения руками расстегиваю свои брюки, он сдергивает их вниз, наши действия напоминают какой-то странный дикий танец, шаманский ритуал, в котором партнер точно знает, что и как должно быть сделано. Мы оба возбуждены до предела, слова здесь не нужны, достаточно инстинктов. Упираюсь руками в стену, податливо выгибаясь, ну, давай же, не медли. Чуть подрагивающая головка члена раздвигает ягодицы, потом он входит с тихим стоном. Я шумно выдыхаю сквозь сжатые зубы, челюсти сведены от напряжения. Больно, но как же я скучал по этой боли. Не задумываясь, подаюсь навстречу раз, другой, третий. Руки Уэбстера обхватывают мои бедра, задавая темп. Я, уже не сдерживаясь, прошу: быстрее, сильнее, и он не отказывает. «А дальше — снежное поле», как у моего любимого Лорки. Разум отключился совсем, помню только, как меня затопило обжигающим наслаждением, каким горячим и хриплым было его дыхание у моего затылка, как я почти кричал, не сдерживаясь, не слушая его прерывистого «тише»... Кажется, мы кончили вместе, кажется, ноги не держали обоих, кажется, в этом раунде оба одержали и победу и поражение одновременно. Я сполз по спинке кровати, нашаривая брюки, в кармане которых лежали сигареты, он сел рядом и поморщился, как всегда. Извини, Дэвид, это больше не твоя комната в Винчестере, и ты ничего не можешь мне запретить.
- Ну вот, все заново, ненавижу тебя, Кэдбери, с твоими отвратительными привычками, - недовольство в голосе звучало почти как настоящее. Почти.
- Ненавижу тебя, Уэбстер, - ответил я, пароль-отзыв, еще с тех времен. Я курил, мы молчали, снова не касаясь друг друга, но иллюзий относительно того, где каждый из нас проведет эту ночь, не строил никто.
Кажется, мы впервые в жизни уснули вместе. В школе никто и никогда бы этого не позволил, в колледже я всегда уходил от него сам, понимая, что чем ближе буду, тем больнее станет. Да он, наверное, и не разрешил бы мне остаться тогда. И быть рядом не позволял тоже: я был из прошлого, я знал о нем слишком много, я откровенно навязывался... Впрочем, сейчас мы спали в одной постели лишь потому, что на четвертый (или пятый?) раз не хватило обоих. Он уснул посредине минета, я просто свалился рядом, успев накрыть обоих одеялом. Смятые вечерние костюмы в беспорядке валялись вокруг.
- Это ничего не значит, - сказал Дэвид утром.
- Конечно, - ответил я. - Когда мы увидимся в следующий раз? - правила игры те же, что и раньше. Никому не говорить. О дополнительных встречах не просить. Условия диктует он, а я подчиняюсь. Джон меня убьет, если узнает. Когда узнает. Брат почувствует, что все изменилось в следующем же телефонном разговоре, мой голос всегда меня выдавал.
***
Лондонские отели стали нашим пристанищем. Иногда, что было особенно цинично, мы встречались в загородном доме Монтегю, куда Дэвид уезжал «поработать». Я бросал все дела, если он звонил внезапно и говорил «приезжай». Хотелось бы, чтобы это происходило каждый вечер, но ему нравилось мучить меня ожиданием: иногда мы могли встречаться три дня кряду, а потом он пропадал на несколько недель. А я ждал и жил, кажется, только от одного его звонка до другого.
Свадьба с Клариссой прошла так, как должны проходить свадьбы в богатых и респектабельных семьях. Обворожительная и сияющая невеста, я, который на фото в газетах выглядел обрадованным и смущенным, как и надлежит выглядеть жениху. Мы переехали в собственный дом в Мэйфэре, ей ужасно нравилось ощущать себя там хозяйкой, она так погрузилась в новые заботы, знакомства и светскую жизнь, в которой я старался участвовать по минимуму, что не выказывала беспокойства по поводу моего отсутствия.
Уэбстер сопровождал каждое фото новоявленной миссис Кэдбери язвительными комментариями, но я не обольщался. Это не было ревностью, скорее, непониманием того, как какой-то женщине пришло в голову выйти за меня замуж. «Хочешь, познакомлю?» - предложил я как-то в шутку. Они с Бэт явились к нам на ужин, который мог бы пройти в неловком молчании, если бы умница Кларисса не расшевелила всех. Она как раз пару недель назад сообщила мне, что я стану отцом, и оживленно обсуждала с «женой моего школьного друга» свою беременность, ее детей и прочие женские темы. А я... я потащил своего любителя роз в нашу оранжерею. Посмотреть на цветы, конечно. Я не должен был целовать его, тогда куст «Райских роз» остался бы жив, а я - не исцарапан и не награжден несколькими десятками нелепых и нелестных эпитетов.
***
После этого была грандиозная ссора с Джоном, который приехал «поставить мне мозг на место». Он расхаживал по комнате и орал, а я сидел на подоконнике его гостиничного номера и курил сигареты, одну за другой. «Ты понимаешь, что это не любовь?» «Ты не держишь обещаний!» «Ты унижаешь себя!» «А как же твоя жена и будущий ребенок?!» Я молчал и не стал напоминать, что остался единственным членом семьи, который продолжает общаться с ним после отъезда в США к тому, кого он любил. Но когда брат закончил свой пламенный монолог коронным «ты идиот, Ричард Кэдбери», я поднял на него глаза и тихо сказал: «Я живу только тогда, когда мы рядом. Я прощу ему все и все позволю. Я люблю его, а ты ведь знаешь, что такое «любить». Джон сверкнул глазами, тяжело вздохнул и обнял меня внезапно, чего не случалось уже много-много лет. Очередное «какой же ты идиот» прозвучало как «береги себя».
Я не стал рассказывать Уэбстеру об этом скандале, я и так раскрылся перед ним почти полностью, незачем показывать еще одно уязвимое место. И да, конечно, ни на одной из наших встреч не было сказано «люблю». Мной — потому что так предписывали правила, им — потому что не любил.
***
Свой 29-й день рождения я встретил на работе. Без четверти два — время моего появления на свет. Я нажал кнопку интеркома:
- Алиса, давайте выпьем шампанского? - она вкатила столик внутрь кабинета через 10 минут, словно все было готово уже давно. А может, и было, я же говорил, у меня прекрасные секретарши. Пробка весело вылетела из горлышка, я разлил вино по бокалам, Эл прощебетала «с днем рождения» и робко клюнула меня в щеку. А потом убежала в приемную к зазвонившему телефону.
- Вас мистер Уэбстер, сэр.
- Лапка, приезжай, - это означало, что я должен забрать его из лондонской квартиры, а потом мы... Я улыбнулся. Глупо было думать, что он вспомнит о дне рождения, просто совпало.
- Буду через полчаса.
- Вы сами поведете? - чуть встревоженно переспросила Алиса, услышав, как я отпускаю Роберта, своего водителя. - Но шампанское... - Девочка, от бокала шампанского еще никто не умирал. Я попрощался и легко сбежал вниз по ступеням.
Уэбстер не забыл, на входе в квартиру мне вручили бокал виски и скороговоркой пробормотали что-то вроде «пзравляюсднемржденьялапка». Когда с формальностями и виски было покончено, Дэвид прихватил сумку и мы спустились к машине.
- Едем за город, - скомандовал он. Я дурашливо козырнул, «есть сэр». Сегодня он был необычайно разговорчивым и даже милым, расспрашивал о работе, говорил о своей. Так могли бы болтать старые супруги вечером у камина. Я небрежно держал руль одной рукой и, чуть повернувшись к нему, рассказывал, как Гвен недавно перепутала адреса и отправила письмо, предназначенное адвокату, моему парикмахеру, а тот недоумевал, чего я хочу...
- Ричард, грузовик! - заорал внезапно Дэвид, пытаясь перехватить управление. Я понял, что от столкновения не уйти и резко крутанул руль, подставляя под удар свою сторону автомобиля. Скрежет металла, крик Уэбстера... Последнее, что я видел, как распахивается дверца с его стороны, и он кубарем выкатывается на дорогу. Живой. Ох уж эта его привычка не пользоваться ремнями безопасности. С губ слетел вздох облегчения, а в следующее мгновение в грудь, ломая ребра, вонзились куски искореженного металла. Я улыбнулся и умер.
***
Я знаю, что каждый год в этот день на моей могиле появляется дюжина растрепанных желтых хризантем. Я знаю, что ты приходишь не один, а с Эриком. Я рад, что ты жив и счастлив. Я люблю тебя.
Я почти закончил читать письмо от Джона, когда коммутатор на столе ожил.
- Мистер Кэдбери, к вам мистер Кэдбери, - прожурчал голосок моей секретарши Гвен. Не успела она договорить, как отец энергично вошел в кабинет. На стол легла карточка с позолоченными срезами.
- Ричард, ты пойдешь сюда вместо меня, - он подошел к окну, раздвинув портьеры, посмотрел на мрачное серое небо и такого же цвета Темзу, по которой, словно гигантские водомерки, сновали мелкие суда.
- Что это, отец? - я развернул приглашение. Благотворительный вечер... Помощь детским больницам... Аукцион... Почетный гость и постоянный участник... Понятно, папе надоели светские мероприятия, а еще надоел я, дни и ночи проводящий на работе. У меня даже секретарш две: Гвен работает днем, а Алиса готовит мне кофе и приносит бумаги по ночам. Да, просто кофе и документы, она — девушка приличная, студентка и будущий солиситор.
- Сходи, развейся, познакомься с нужными людьми. Я уже распорядился относительно смокинга и новой партии визиток, - его взгляд чуть потеплел. - Мы с мамой беспокоимся, Рич, после колледжа у тебя, кажется, ничего и никого нет, кроме работы.
- У меня есть Кларисса, пап, и свадьба через четыре месяца, помнишь? - я улыбнулся. Ричарду Кэдбери-младшему нужно было жениться, он и женился. Кларисса была совсем не похожа на Бэт — миниатюрную, тоненькую блондинку. От матери-испанки она унаследовала спортивную фигуру, смуглую кожу и волосы цвета самого темного шоколада, от отца — пронзительно голубые глаза. Будь она мужчиной, слыла бы красавцем, а для женщины все в ней было слишком ярким и кричащим. Кроме ангельского характера, готового терпеть рядом влюбленного в свои шоколадные фабрики трудоголика.
- Я все помню, - на плечо легла тяжелая ладонь, - и рад, что у тебя есть Кларисса. - Твой брат...
- Написал мне, - я кивнул на так и не дочитанное письмо. - Завел собаку, думает, не перебраться ли из холодного Нью-Йорка куда-то южнее...
- А его... - отец не договорил.
- С ним, - мне не нужно было объяснять о ком он. Когда Дэвид (как странно называть этим именем кого-то другого, не... горло болезненно сжалось) вернулся, эти двое напоминали сиамских близнецов, я видел таких у Мадам Тюссо. Казалось, только какая-то непреодолимая сила может оторвать их друг от друга. Потом Джон уехал в Штаты, а я — в колледж и... это время лучше не вспоминать. Отец увидел, что я задумался, тронул за плечо.
- Прием завтра вечером, не забудь.
Я честно попытался забыть, близился конец года, стол был завален отчетами о продажах, патентной документацией, образцами продукции и всем остальным, что едва на нем помещалось. Мы с Гвен и Алисой не успевали разбирать Эвересты писем, приглашений, программок, хотя девочки честно старались.
- Мистер Кэдбери, - Алиса принесла очередную чашку кофе (без сахара и молока), - ваш отец просил напомнить о благотворительном вечере. Машина и Кла... мисс Сазерленд прибудут через полчаса. - Я взглянул на часы, как раз успею дочитать и подписать договор поставки и выпить кофе.
- Спасибо, Эл, - я принял чашку и перелистнул страницу.
***
Кларисса быстро обнаружила в толпе каких-то приятельниц и принялась обсуждать предстоящие свадебные приготовления, сверкая налево и направо улыбкой и кольцом с шестикаратным бриллиантом. А я извинился и вышел покурить на террасу, пока не начался благотворительный аукцион. И тут... словно током ударило, волоски на руках встали дыбом. Я не мог спутать этот голос ни с чьим другим, его тембр, полутона, интонации я знал наизусть, как любимую песню, как колыбельную, которую мать пела несколько сотен раз, чтобы малыш уснул. Сигарета в пальцах дрогнула, я закашлялся, подавившись дымом, который еще минуту назад был почти вторым воздухом, а сейчас казался совершенно чужеродным, и медленно повернулся на звук. Сердце застыло, а потом забилось, словно птица в силках, желая разорвать сети, которые сдерживали его так долго.
Он совсем не изменился за эти шесть лет. Та же улыбка, нахальная, никогда не искренняя до конца, светлые волосы, небрежно зачесанные назад, смокинг, обнимающий широкие плечи... Я смотрел, не в силах оторваться. Словно ребенок, дорвавшийся до сладкого, которое ему так долго запрещали. Которое он сам себе запретил. Дэвид. Тот, который никогда не был моим. Без Элизабет, что неудивительно, она предпочитала быть дома с детьми, без Монтегю, что странно. Он чуть повернул голову, я преувеличенно быстро отвернулся. Шаги. Рука на плече.
- Привет, Лапка, - какая-то незнакомая хрипотца в голосе. И запах. Он пах все так же: немного виски, терпкой полыни и роз. Странное сочетание. Единственное и неповторимое. Изобразил равнодушно-радушную улыбку, не зря я рулил этим балаганом под названием театральный клуб. Осторожно убрал руку с плеча (еще один разряд!):
- Добрый вечер, Уэбстер.
***
Он чуть прищурился, кажется, удивленный холодным приемом. А я вспомнил нашу последнюю встречу, незадолго до его свадьбы. Он взял меня, без слов, без капли нежности, в которой я не нуждался, а потом сказал, что это конец. Кажется, я сорвался в истерику, умолял его быть со мной, моим, просто быть... А потом оделся и ушел, пообещав себе (и Джону), что не будет больше в моей жизни этой одержимости, сумасшествия, что никто и никогда больше не станет для меня всем миром. Я смотрел на Дэвида и понимал, что эти обещания ничего не стоили, и что шесть лет — это ничтожно мало, чтобы забыть. Нужно найти Клариссу, мы уезжаем, не дожидаясь аукциона, я просто выпишу чек, и к черту такое веселье.
- Был рад тебя видеть, а теперь, извини... - я попытался пройти мимо, как ни в чем не бывало, но он преградил путь с терассы.
- Ты так и не бросил курить, - серо-голубые глаза смотрели чуть насмешливо. Я поискал пепельницу и зашвырнул в нее окурок, пальцы подрагивали.
- А ты так и не бросил констатировать очевидные вещи, - отозвался я в тон. Уголки губ совершенно по-идиотски пытались разъехаться в улыбке. «Он здесь! Здесь» - надрывалось предательское сердце. Я тихо выдохнул сквозь сжатые зубы. Успокоиться. Я жил без него шесть лет. Я смог. Смогу и дальше. Но единственное, чего мне хотелось — расстегнуть еще пару пуговиц на рубашке (он как обычно пренебрег галстуком) и проверить, остались ли его плечи такими же гладкими и горячими, а потом спуститься ниже. Кажется, на щеках вспыхнул румянец. Кажется, я смотрел на него как голодный на тарелку супа. Кажется, он все понял. А я снова проиграл. Стереть бы это мерзкое самодовольное (такое знакомое!) выражение с его лица, неважно как, кулаком или поцелуем. Я забывал, кто я, забывал обо всем и превращался в семнадцатилетнего мальчишку, который орал ночному небу над Винчестером: «Господи, ну почему Уэбстер?!»
Я остановился напротив и выжидательно на него взглянул, потом улыбнулся, как мне казалось, с издевкой.
- Скучал? - спросили мы одновременно, я расхохотался, Дэвид улыбнулся, до боли знакомо. Что ж, можно и поболтать пару минут.
- Как Бэт? Дети? Твои розы? Монтекки? - я не давал ему вставить ни слова, снова и снова выдавая себя. Но не мог же я, в самом деле, не читать все эти шесть лет газет, если в них появлялась фамилия Уэбстер. Он смотрел все так же иронично.
- Ты совсем не изменился, Кэдбери, не затыкаешься, - о нет, Уэбстер, я изменился, вот только рядом с тобой по-прежнему дурак дураком. К сожалению.
Он касается моей руки, и я снова забываю, что такое дышать. Страшно представить, что будет, когда мы окажемся в одной постели, комнате, машине... мне все равно, где, лишь бы наедине. Да, именно «когда», а не «если», я знаю этот чуть рассеянный взгляд и довольное выражение лица Дэвида, осознающего всю полноту своей власти надо мной. Взгляд кобры, загипнотизировавшей свою жертву, которой никуда не деться. Взгляд хищника, загнавшего в угол того, кто не сможет ему сопротивляться. Я не смогу. Да и не хочу. Нужно быть честным с собой: именно этого я хотел последние шесть лет.
- Куда? - поднимаю взгляд, не отнимая руки.
- Мне все равно, - пожимает он плечами. - В Лондоне полно отелей, персонал которых не любопытен.
- Подожди меня в машине, - я снова Ричард Кэдбери 28 лет от роду, блестящий бизнесмен и «один из самых молодых исполнительных директоров крупных британских предприятий». - Я должен отправить домой Клариссу.
- Ах да, ты ведь женишься, поздравляю, - бросает он, направляясь к выходу. Уэбстер подчинился, но я чувствую, что игра все равно идет по его правилам, как было с нами всегда. Нет, нельзя даже в мыслях произносить «мы», повторяю я себе, разыскивая невесту. Объясняю, что мне необходимо на работу, а она вольна остаться или уехать сейчас, мой «Астон Мартин» с водителем в ее распоряжении. Кларисса мило морщит нос и смеется, говоря приятельницам, что мне незачем на ней жениться, ведь у меня уже есть работа — верная спутница жизни. Я про себя считаю до ста, потом до трехсот, господи, сколько же еще секунд пройдет прежде, чем я к нему прикоснусь. Наконец, она уезжает, а я, стараясь не перепрыгивать через ступеньки, иду туда, где ждет Уэбстер.
Мы замираем на заднем сиденье в опасной близости. Наверное, я еще могу все остановить — просто выйти из машины и уйти туда, где ждут Алиса, кофе и горы не разобранных документов. Разум отчаянно советует именно так и сделать, но я слишком часто в последнее время слушал только его, и сейчас голос сердца наконец-то вступает в игру. Предвкушение затмевает все остальные чувства. Мы не касаемся друг друга, но, каждый знает, что будет дальше. Мы даже говорим о чем-то отвлеченном, о моем бизнесе, о его делах, не помню, неважно. Настоящее начинается лишь тогда, когда за нами захлопывается дверь гостиничного номера. Жалящий поцелуй, словно укус, короткий, без капли теплоты. Он толкает меня к стене, звякает пряжка ремня, нам не до того, чтобы раздеваться. Трясущимися от нетерпения руками расстегиваю свои брюки, он сдергивает их вниз, наши действия напоминают какой-то странный дикий танец, шаманский ритуал, в котором партнер точно знает, что и как должно быть сделано. Мы оба возбуждены до предела, слова здесь не нужны, достаточно инстинктов. Упираюсь руками в стену, податливо выгибаясь, ну, давай же, не медли. Чуть подрагивающая головка члена раздвигает ягодицы, потом он входит с тихим стоном. Я шумно выдыхаю сквозь сжатые зубы, челюсти сведены от напряжения. Больно, но как же я скучал по этой боли. Не задумываясь, подаюсь навстречу раз, другой, третий. Руки Уэбстера обхватывают мои бедра, задавая темп. Я, уже не сдерживаясь, прошу: быстрее, сильнее, и он не отказывает. «А дальше — снежное поле», как у моего любимого Лорки. Разум отключился совсем, помню только, как меня затопило обжигающим наслаждением, каким горячим и хриплым было его дыхание у моего затылка, как я почти кричал, не сдерживаясь, не слушая его прерывистого «тише»... Кажется, мы кончили вместе, кажется, ноги не держали обоих, кажется, в этом раунде оба одержали и победу и поражение одновременно. Я сполз по спинке кровати, нашаривая брюки, в кармане которых лежали сигареты, он сел рядом и поморщился, как всегда. Извини, Дэвид, это больше не твоя комната в Винчестере, и ты ничего не можешь мне запретить.
- Ну вот, все заново, ненавижу тебя, Кэдбери, с твоими отвратительными привычками, - недовольство в голосе звучало почти как настоящее. Почти.
- Ненавижу тебя, Уэбстер, - ответил я, пароль-отзыв, еще с тех времен. Я курил, мы молчали, снова не касаясь друг друга, но иллюзий относительно того, где каждый из нас проведет эту ночь, не строил никто.
Кажется, мы впервые в жизни уснули вместе. В школе никто и никогда бы этого не позволил, в колледже я всегда уходил от него сам, понимая, что чем ближе буду, тем больнее станет. Да он, наверное, и не разрешил бы мне остаться тогда. И быть рядом не позволял тоже: я был из прошлого, я знал о нем слишком много, я откровенно навязывался... Впрочем, сейчас мы спали в одной постели лишь потому, что на четвертый (или пятый?) раз не хватило обоих. Он уснул посредине минета, я просто свалился рядом, успев накрыть обоих одеялом. Смятые вечерние костюмы в беспорядке валялись вокруг.
- Это ничего не значит, - сказал Дэвид утром.
- Конечно, - ответил я. - Когда мы увидимся в следующий раз? - правила игры те же, что и раньше. Никому не говорить. О дополнительных встречах не просить. Условия диктует он, а я подчиняюсь. Джон меня убьет, если узнает. Когда узнает. Брат почувствует, что все изменилось в следующем же телефонном разговоре, мой голос всегда меня выдавал.
***
Лондонские отели стали нашим пристанищем. Иногда, что было особенно цинично, мы встречались в загородном доме Монтегю, куда Дэвид уезжал «поработать». Я бросал все дела, если он звонил внезапно и говорил «приезжай». Хотелось бы, чтобы это происходило каждый вечер, но ему нравилось мучить меня ожиданием: иногда мы могли встречаться три дня кряду, а потом он пропадал на несколько недель. А я ждал и жил, кажется, только от одного его звонка до другого.
Свадьба с Клариссой прошла так, как должны проходить свадьбы в богатых и респектабельных семьях. Обворожительная и сияющая невеста, я, который на фото в газетах выглядел обрадованным и смущенным, как и надлежит выглядеть жениху. Мы переехали в собственный дом в Мэйфэре, ей ужасно нравилось ощущать себя там хозяйкой, она так погрузилась в новые заботы, знакомства и светскую жизнь, в которой я старался участвовать по минимуму, что не выказывала беспокойства по поводу моего отсутствия.
Уэбстер сопровождал каждое фото новоявленной миссис Кэдбери язвительными комментариями, но я не обольщался. Это не было ревностью, скорее, непониманием того, как какой-то женщине пришло в голову выйти за меня замуж. «Хочешь, познакомлю?» - предложил я как-то в шутку. Они с Бэт явились к нам на ужин, который мог бы пройти в неловком молчании, если бы умница Кларисса не расшевелила всех. Она как раз пару недель назад сообщила мне, что я стану отцом, и оживленно обсуждала с «женой моего школьного друга» свою беременность, ее детей и прочие женские темы. А я... я потащил своего любителя роз в нашу оранжерею. Посмотреть на цветы, конечно. Я не должен был целовать его, тогда куст «Райских роз» остался бы жив, а я - не исцарапан и не награжден несколькими десятками нелепых и нелестных эпитетов.
***
После этого была грандиозная ссора с Джоном, который приехал «поставить мне мозг на место». Он расхаживал по комнате и орал, а я сидел на подоконнике его гостиничного номера и курил сигареты, одну за другой. «Ты понимаешь, что это не любовь?» «Ты не держишь обещаний!» «Ты унижаешь себя!» «А как же твоя жена и будущий ребенок?!» Я молчал и не стал напоминать, что остался единственным членом семьи, который продолжает общаться с ним после отъезда в США к тому, кого он любил. Но когда брат закончил свой пламенный монолог коронным «ты идиот, Ричард Кэдбери», я поднял на него глаза и тихо сказал: «Я живу только тогда, когда мы рядом. Я прощу ему все и все позволю. Я люблю его, а ты ведь знаешь, что такое «любить». Джон сверкнул глазами, тяжело вздохнул и обнял меня внезапно, чего не случалось уже много-много лет. Очередное «какой же ты идиот» прозвучало как «береги себя».
Я не стал рассказывать Уэбстеру об этом скандале, я и так раскрылся перед ним почти полностью, незачем показывать еще одно уязвимое место. И да, конечно, ни на одной из наших встреч не было сказано «люблю». Мной — потому что так предписывали правила, им — потому что не любил.
***
Свой 29-й день рождения я встретил на работе. Без четверти два — время моего появления на свет. Я нажал кнопку интеркома:
- Алиса, давайте выпьем шампанского? - она вкатила столик внутрь кабинета через 10 минут, словно все было готово уже давно. А может, и было, я же говорил, у меня прекрасные секретарши. Пробка весело вылетела из горлышка, я разлил вино по бокалам, Эл прощебетала «с днем рождения» и робко клюнула меня в щеку. А потом убежала в приемную к зазвонившему телефону.
- Вас мистер Уэбстер, сэр.
- Лапка, приезжай, - это означало, что я должен забрать его из лондонской квартиры, а потом мы... Я улыбнулся. Глупо было думать, что он вспомнит о дне рождения, просто совпало.
- Буду через полчаса.
- Вы сами поведете? - чуть встревоженно переспросила Алиса, услышав, как я отпускаю Роберта, своего водителя. - Но шампанское... - Девочка, от бокала шампанского еще никто не умирал. Я попрощался и легко сбежал вниз по ступеням.
Уэбстер не забыл, на входе в квартиру мне вручили бокал виски и скороговоркой пробормотали что-то вроде «пзравляюсднемржденьялапка». Когда с формальностями и виски было покончено, Дэвид прихватил сумку и мы спустились к машине.
- Едем за город, - скомандовал он. Я дурашливо козырнул, «есть сэр». Сегодня он был необычайно разговорчивым и даже милым, расспрашивал о работе, говорил о своей. Так могли бы болтать старые супруги вечером у камина. Я небрежно держал руль одной рукой и, чуть повернувшись к нему, рассказывал, как Гвен недавно перепутала адреса и отправила письмо, предназначенное адвокату, моему парикмахеру, а тот недоумевал, чего я хочу...
- Ричард, грузовик! - заорал внезапно Дэвид, пытаясь перехватить управление. Я понял, что от столкновения не уйти и резко крутанул руль, подставляя под удар свою сторону автомобиля. Скрежет металла, крик Уэбстера... Последнее, что я видел, как распахивается дверца с его стороны, и он кубарем выкатывается на дорогу. Живой. Ох уж эта его привычка не пользоваться ремнями безопасности. С губ слетел вздох облегчения, а в следующее мгновение в грудь, ломая ребра, вонзились куски искореженного металла. Я улыбнулся и умер.
***
Я знаю, что каждый год в этот день на моей могиле появляется дюжина растрепанных желтых хризантем. Я знаю, что ты приходишь не один, а с Эриком. Я рад, что ты жив и счастлив. Я люблю тебя.
среда, 12 февраля 2014
Вот скажите мне, мужчины, как так происходит? Живёшь ты рядом со своим любимым, таким уже привычным и изученным, как кажется, от «кончика носа до кончика хвоста», и вдруг, оп, всё внезапно меняется. Такое ощущение, что с твоей второй половинкой случается то, что с тобой происходит ежемесячно, и называется ненавистной аббревиатурой ПМС.
То ему хочется котлет из клубники, то бросить к чёрту офисно-планктонную жизнь и присоединиться к работе Корпуса Мира или, скажем, рвануть на ПМЖ в дружественный нам Таиланд… При этом твоё мнение, конечно, учитывается, но… постольку поскольку. Да ещё и обвинения предъявляются одно за одним. Мол, и фарш-то ты клубничный делать не умеешь – всё варенье какое-то выходит, и паспорт заграничный до сих пор не сделала, и работой волонтёрской как-то до сих пор не увлекалась. И сидишь ты рядом с этим внезапно незнакомым знакомцем, а что с ним, таким, делать, не представляешь. А потом всё внезапно заканчивается, чтобы вернуться через день, неделю или пару лет. И это возвращение неизбежно, как восход солнца, поэтому ждёшь его с интересом (а ну-ка, что он отколет в следующий раз?) и страхом (вдруг этот чудесный человек в неведомом порыве решит, что он слишком прекрасен для тебя и ринется на поиски новой спутницы жизни?).
- Скажи, ну что за ерунда с вами такая происходит? – спросила я у своего друга, который в очередном приступе «кризиса среднего возраста» поругался с горячо любимой женой и лечил полученные раны уже третьей по счёту чашкой кофе.
- А я знаю? – огрызнулся он, видимо, по привычке и устало провёл рукой по лицу. – Извини, нервы не к чёрту. Такое ощущение, что мне снова пятнадцать, и я не знаю толком, чего хочу… Только всё усугубляется осознанием, что на деле-то мне в два раза больше, а я до сих пор не покорил Северный полюс, не изобрёл лекарство от рака и не слетал в космос…
Между тем, друг мой – человек вполне успешный и состоявшийся. Свой, пусть и молодой, но уже начинающий приносить доход бизнес. Недавно купленная квартира с шикарным ремонтом. Красавица-жена и двое сыновей. А ещё присущий ему крайне позитивный взгляд на жизнь и неиссякаемый оптимизм. Казалось бы, живи и радуйся. Но нет, в эту светлую голову тоже вторгаются чёрная меланхолия и дурацкое «я никто». И, ясное дело, все мои вполне логичные доводы против такой позиции внимательно выслушиваются, осмысливаются, а вот на этапе принятия происходит что-то странное…
- Ты права, конечно, и страдать, вроде, не о чем, - говорит он, закуривая, - но знаешь… Я вот в детстве мечтал стать гениальным детективом. Работать… да пусть даже в милиции. Преступников ловить, делать жизнь лучше… для всех, понимаешь? Чтобы ты, например, шла по улице и была уверена, что никакой ублюдок в тёмной подворотне не вырвет из твоих рук сумочку или телефон…
- Милый, так не бывает, - смеюсь я.
- Не перебивай, - вдохновенно продолжает он. – И вот, я знаю, что в моём городе можно жить спокойно, потому что есть я и ещё несколько хороших ребят, которые не дадут вас всех в обиду. Вы все не в курсе, кто постарался, ну да и бог с ним… тут главное – совсем не слава. Я понятно объяснил? – он испытующе заглядывает мне в глаза.
Конечно. Чего уж тут непонятного… Кто же не мечтал в детстве сделать этот мир лучше. Причём, для всех разом… Или стать героем. Или, наоборот, гениальным злодеем, тут уж кому что ближе. А тут тебе тридцатник, и ты всего лишь, если всё хорошо сложилось, в меру большой начальник или владелец собственного свечного заводика, а в том случае, когда не всё так радужно – менеджер среднего звена, инженер, младший научный сотрудник… Неважно, кто, на самом деле. Главное – не тот самый, из мечты.
И, конечно, каждый думает, что его трагедия – единственная и неповторимая. И всем этим вокруг (включая любимую женщину) не понять вашей боли и тоски по несбывшемуся. Очень смешно, лапушки. А вам не приходило в голову, что ваша жена и мать ваших детей тоже о чём-то мечтала. И, поверьте, вовсе не о том, чтобы целый день на работе составлять какой-нибудь балансовый отчёт, потом забирать детей из садика, варить вам борщ, стирать, гладить, мыть полы… попутно слушая ваши жалобы на не сложившуюся жизнь и вяло переругиваясь. Думаете, мы не хотим сниматься для журналов, открывать радий или хотя бы просто вдохновлять мужчин на великие свершения?
Вот, кстати, с последним способна справиться каждая. Если, конечно, мужчина готов прекратить сетовать на неведомый поразивший кризис, ругаться со своей музой, и заняться, наконец, делом.
То ему хочется котлет из клубники, то бросить к чёрту офисно-планктонную жизнь и присоединиться к работе Корпуса Мира или, скажем, рвануть на ПМЖ в дружественный нам Таиланд… При этом твоё мнение, конечно, учитывается, но… постольку поскольку. Да ещё и обвинения предъявляются одно за одним. Мол, и фарш-то ты клубничный делать не умеешь – всё варенье какое-то выходит, и паспорт заграничный до сих пор не сделала, и работой волонтёрской как-то до сих пор не увлекалась. И сидишь ты рядом с этим внезапно незнакомым знакомцем, а что с ним, таким, делать, не представляешь. А потом всё внезапно заканчивается, чтобы вернуться через день, неделю или пару лет. И это возвращение неизбежно, как восход солнца, поэтому ждёшь его с интересом (а ну-ка, что он отколет в следующий раз?) и страхом (вдруг этот чудесный человек в неведомом порыве решит, что он слишком прекрасен для тебя и ринется на поиски новой спутницы жизни?).
- Скажи, ну что за ерунда с вами такая происходит? – спросила я у своего друга, который в очередном приступе «кризиса среднего возраста» поругался с горячо любимой женой и лечил полученные раны уже третьей по счёту чашкой кофе.
- А я знаю? – огрызнулся он, видимо, по привычке и устало провёл рукой по лицу. – Извини, нервы не к чёрту. Такое ощущение, что мне снова пятнадцать, и я не знаю толком, чего хочу… Только всё усугубляется осознанием, что на деле-то мне в два раза больше, а я до сих пор не покорил Северный полюс, не изобрёл лекарство от рака и не слетал в космос…
Между тем, друг мой – человек вполне успешный и состоявшийся. Свой, пусть и молодой, но уже начинающий приносить доход бизнес. Недавно купленная квартира с шикарным ремонтом. Красавица-жена и двое сыновей. А ещё присущий ему крайне позитивный взгляд на жизнь и неиссякаемый оптимизм. Казалось бы, живи и радуйся. Но нет, в эту светлую голову тоже вторгаются чёрная меланхолия и дурацкое «я никто». И, ясное дело, все мои вполне логичные доводы против такой позиции внимательно выслушиваются, осмысливаются, а вот на этапе принятия происходит что-то странное…
- Ты права, конечно, и страдать, вроде, не о чем, - говорит он, закуривая, - но знаешь… Я вот в детстве мечтал стать гениальным детективом. Работать… да пусть даже в милиции. Преступников ловить, делать жизнь лучше… для всех, понимаешь? Чтобы ты, например, шла по улице и была уверена, что никакой ублюдок в тёмной подворотне не вырвет из твоих рук сумочку или телефон…
- Милый, так не бывает, - смеюсь я.
- Не перебивай, - вдохновенно продолжает он. – И вот, я знаю, что в моём городе можно жить спокойно, потому что есть я и ещё несколько хороших ребят, которые не дадут вас всех в обиду. Вы все не в курсе, кто постарался, ну да и бог с ним… тут главное – совсем не слава. Я понятно объяснил? – он испытующе заглядывает мне в глаза.
Конечно. Чего уж тут непонятного… Кто же не мечтал в детстве сделать этот мир лучше. Причём, для всех разом… Или стать героем. Или, наоборот, гениальным злодеем, тут уж кому что ближе. А тут тебе тридцатник, и ты всего лишь, если всё хорошо сложилось, в меру большой начальник или владелец собственного свечного заводика, а в том случае, когда не всё так радужно – менеджер среднего звена, инженер, младший научный сотрудник… Неважно, кто, на самом деле. Главное – не тот самый, из мечты.
И, конечно, каждый думает, что его трагедия – единственная и неповторимая. И всем этим вокруг (включая любимую женщину) не понять вашей боли и тоски по несбывшемуся. Очень смешно, лапушки. А вам не приходило в голову, что ваша жена и мать ваших детей тоже о чём-то мечтала. И, поверьте, вовсе не о том, чтобы целый день на работе составлять какой-нибудь балансовый отчёт, потом забирать детей из садика, варить вам борщ, стирать, гладить, мыть полы… попутно слушая ваши жалобы на не сложившуюся жизнь и вяло переругиваясь. Думаете, мы не хотим сниматься для журналов, открывать радий или хотя бы просто вдохновлять мужчин на великие свершения?
Вот, кстати, с последним способна справиться каждая. Если, конечно, мужчина готов прекратить сетовать на неведомый поразивший кризис, ругаться со своей музой, и заняться, наконец, делом.
вторник, 23 апреля 2013
Если честно, я никогда не считала труд учителя или, например, воспитателя детсада лёгким. Ну, начнём с того, что моя мама вот уже больше тридцати лет «дрессирует» ребятишек в возрасте с трёх до семи, и за это время я разного насмотрелась. Иногда она приходила с работы счастливая и вдохновлённая – её малыши научились читать или прекрасно «отыграли» очередной утренник-капустник, а порой несколько дней ходила смурнее тучи, когда кто-то из детей прямиком из сада попадал в больницу или возникало непонимание с родителями.
А учителя, им разве легче? Воспитатели хотя бы имеют дело с начинающими манипуляторами, которые, в большинстве своём ещё бесхитростны и предсказуемы, а вот школьники – публика посложнее. Я помню, как кидалась в нас мелом учительница биологии, которой надоело, что обнаглевшие мы вместо того, чтобы решать задачи по генетике, внаглую обсуждаем, что надеть на субботнюю дискотеку. Помню, как вылетала из кабинета разозлённая неповиновением учительница черчения, а на следующий урок из мести закатывала нам масштабную самостоятельную работу по необъяснённому материалу. Помню, как плакала наша любимая преподавательница истории… потому что она нас любила, доверилась нам, а мы повели себя недостойно. Как в духе профессора Снейпа шипела разозлённая учительница физики, когда мы всем классом завалили лабораторную по оптике… Как волновалась «англичанка», обнаружившая в пятнадцатый раз подряд запиханные в замок двери монетки и куски бумаги…
Но они как-то справлялись. Доказывали бунтующим подросткам, что мы не такие негодяи, какими хотим казаться, хотя бы иногда будили интерес к учёбе и какой-то общественной жизни. Радовались с нами и огорчались нашим провалам. Тогда я не понимала, как им с нами трудно. Думала «подумаешь, учитель, захочу, сама кого угодно научу». Ах, если бы…
В этом году мой пятилетний сынишка напросился в музыкальную школу. Пока ничего серьёзного, никаких гамм или «пиления» скрипки, так, подготовительный класс – песенки, стихи, рисунки… На прошлой неделе нам впервые задали прописи. Простейшие – нарисовать палочки через каждые две клетки. Вернее, это я думала, что простейшие. Мы, взрослые, любим всё оценивать с высоты своего опыта. Для пятилеток же непонятна логика этих «через две клеточки». Сын рисовал палочки через одну, три, четыре клетки. Но только не так, как надо. Я смеялась, сочилась сарказмом, едва ли не билась головой о стены, объясняя, почему рисовать чёртовы палочки надо так, а не иначе. В итоге получилась загадочная формулировка, мол, две клетки у нас «пустые», а третья «полная», то есть, с палочкой. Всего восемь дополнительных рядов кривых чёрточек, несколько тысяч сожжённых нервных клеток – и вуаля – детка рисует всё, как надо. А я горжусь проявленными педагогическими талантами и жалею учителей, у которых таких деток два десятка.
На этой неделе нам задали квадратики и буквы. Боюсь открывать тетрадку, но попытка – не пытка. Может, после палочек он многое понял?
А учителя, им разве легче? Воспитатели хотя бы имеют дело с начинающими манипуляторами, которые, в большинстве своём ещё бесхитростны и предсказуемы, а вот школьники – публика посложнее. Я помню, как кидалась в нас мелом учительница биологии, которой надоело, что обнаглевшие мы вместо того, чтобы решать задачи по генетике, внаглую обсуждаем, что надеть на субботнюю дискотеку. Помню, как вылетала из кабинета разозлённая неповиновением учительница черчения, а на следующий урок из мести закатывала нам масштабную самостоятельную работу по необъяснённому материалу. Помню, как плакала наша любимая преподавательница истории… потому что она нас любила, доверилась нам, а мы повели себя недостойно. Как в духе профессора Снейпа шипела разозлённая учительница физики, когда мы всем классом завалили лабораторную по оптике… Как волновалась «англичанка», обнаружившая в пятнадцатый раз подряд запиханные в замок двери монетки и куски бумаги…
Но они как-то справлялись. Доказывали бунтующим подросткам, что мы не такие негодяи, какими хотим казаться, хотя бы иногда будили интерес к учёбе и какой-то общественной жизни. Радовались с нами и огорчались нашим провалам. Тогда я не понимала, как им с нами трудно. Думала «подумаешь, учитель, захочу, сама кого угодно научу». Ах, если бы…
В этом году мой пятилетний сынишка напросился в музыкальную школу. Пока ничего серьёзного, никаких гамм или «пиления» скрипки, так, подготовительный класс – песенки, стихи, рисунки… На прошлой неделе нам впервые задали прописи. Простейшие – нарисовать палочки через каждые две клетки. Вернее, это я думала, что простейшие. Мы, взрослые, любим всё оценивать с высоты своего опыта. Для пятилеток же непонятна логика этих «через две клеточки». Сын рисовал палочки через одну, три, четыре клетки. Но только не так, как надо. Я смеялась, сочилась сарказмом, едва ли не билась головой о стены, объясняя, почему рисовать чёртовы палочки надо так, а не иначе. В итоге получилась загадочная формулировка, мол, две клетки у нас «пустые», а третья «полная», то есть, с палочкой. Всего восемь дополнительных рядов кривых чёрточек, несколько тысяч сожжённых нервных клеток – и вуаля – детка рисует всё, как надо. А я горжусь проявленными педагогическими талантами и жалею учителей, у которых таких деток два десятка.
На этой неделе нам задали квадратики и буквы. Боюсь открывать тетрадку, но попытка – не пытка. Может, после палочек он многое понял?
понедельник, 11 марта 2013
Терпеть не могу ждать. С детства ещё. Помню, у нас в Солнечном давным-давно был всего один хлебный магазин. Хлеб привозили где-то в полдень, и за ним тут же выстраивалась огромная очередь, хвост которой тянулся далеко за двери. Мы с мамой обычно опаздывали, и вставали в этот самый хвост. Чинно стоять и ждать, пока появится возможность взять кругляш чёрного и кирпичик белого, я в свои пять лет не желала. Поэтому, когда мама отвлекалась, я быстренько начинала знакомиться с такими интересными людьми в очереди. К тому моменту, когда моя красотка-мамулик, очаровательно улыбаясь, спрашивала у очередной «жертвы»: «Надеюсь, она вам не слишком надоела?» - я успевала обзавестись массой новых приятелей и даров – конфеток, брелочков и прочих детских радостей жизни.
Потом, когда я уже училась в школе, папА купил свой первый автомобиль. Жигуль - «шестёрку» на десять лет младше его самого. Машина исправно нас катала, но через некоторое время в ней перестала закрываться водительская дверца. И тогда мы с братом из обычных детей превратились в сторожевых. Едем, например, в магазин, родители бегут за покупками, а нас оставляют в машине. Ждать. Было скучно, поэтому однажды мы решили во время их отсутствия починить часы в машине. «Вот папа удивится!» Ага, он и удивился, обнаружив, что за пятнадцать минут их отсутствия дети умудрились вырвать часы из приборной панели, по ходу пьесы умудрившись обесточить весь автомобиль. До гаража пришлось ехать «на привязи».
В универе время бежало так быстро, что ждать чего-то почти не приходилось. Разве что, окончания особо скучной пары. Но и там можно было обсудить с подружкой чьё-нибудь вчерашнее свидание, послушать музыку в плеере, почитать книжку или поперекидываться смс-ками с теми, кому так же скучно. И схлопотать за это пару замечаний от препода, конечно же…
Ну, в общем, любое время ожидания я всегда старалась провести хоть немного с пользой. А если без пользы, то хотя бы не скучая. Сейчас мне тоже часто приходится ждать. Вот договоришься с «большим человеком» об интервью, приходишь к названному времени, а у него вдруг появляются дела поважнее. В таких случаях послать всё нафиг и уйти, чтобы не чувствовать себя неким обслуживающим персоналом при том самом «большом человеке». Останавливает лишь то, что мне интервью с ним чаще всего нужно больше, чем ему… Вот и приходиться придумывать, как скрасить унизительные минуты ожидания в приёмной.
В этот раз, пока жду, я решила написать то, чо вы читаете. Может, и какой-нибудь «большой человек» прочитает и ему станет стыдно, за то, что заставляет людей ждать и «мариноваться» в приёмной? Хотя верится в это слабо, конечно.
Потом, когда я уже училась в школе, папА купил свой первый автомобиль. Жигуль - «шестёрку» на десять лет младше его самого. Машина исправно нас катала, но через некоторое время в ней перестала закрываться водительская дверца. И тогда мы с братом из обычных детей превратились в сторожевых. Едем, например, в магазин, родители бегут за покупками, а нас оставляют в машине. Ждать. Было скучно, поэтому однажды мы решили во время их отсутствия починить часы в машине. «Вот папа удивится!» Ага, он и удивился, обнаружив, что за пятнадцать минут их отсутствия дети умудрились вырвать часы из приборной панели, по ходу пьесы умудрившись обесточить весь автомобиль. До гаража пришлось ехать «на привязи».
В универе время бежало так быстро, что ждать чего-то почти не приходилось. Разве что, окончания особо скучной пары. Но и там можно было обсудить с подружкой чьё-нибудь вчерашнее свидание, послушать музыку в плеере, почитать книжку или поперекидываться смс-ками с теми, кому так же скучно. И схлопотать за это пару замечаний от препода, конечно же…
Ну, в общем, любое время ожидания я всегда старалась провести хоть немного с пользой. А если без пользы, то хотя бы не скучая. Сейчас мне тоже часто приходится ждать. Вот договоришься с «большим человеком» об интервью, приходишь к названному времени, а у него вдруг появляются дела поважнее. В таких случаях послать всё нафиг и уйти, чтобы не чувствовать себя неким обслуживающим персоналом при том самом «большом человеке». Останавливает лишь то, что мне интервью с ним чаще всего нужно больше, чем ему… Вот и приходиться придумывать, как скрасить унизительные минуты ожидания в приёмной.
В этот раз, пока жду, я решила написать то, чо вы читаете. Может, и какой-нибудь «большой человек» прочитает и ему станет стыдно, за то, что заставляет людей ждать и «мариноваться» в приёмной? Хотя верится в это слабо, конечно.
Я обожаю кофе. Но не тот, что в пакетиках три в одном или гранулированный в баночках, а настоящий, который варят. Лучше всех на свете это делает моя тётушка. Не знаю, каким кофейным волшебством она владеет, но получается просто отменно! И ничего особенного у неё нет. Турка – старенькая, ей лет десять уже, поцарапанная и со вмятинами. Вода – тоже самая обычная, фильтрованная из-под крана. Кофе – не самый дорогой, но хороший. Плюс, к этому немного корицы и гвоздики. Ничего сложного, право слово. Вот только у меня при соблюдении тех же условий и дозировки получается мерзкая бурда, которую и кофе-то назвать стыдно, а у неё – прелесть какая-то. Видимо, и тут нужен талант, а не просто умение следовать рецепту.
Но у тёти я бываю не слишком часто, а дома кофе не варю – по причине, указанной парой строчек выше. Мне же он жизненно необходим, чтобы нормально функционировать и ходить, не шатаясь из стороны в сторону. Раньше было тяжко – приходилось искать кафешки, в которых подают приличный кофеёк, а сейчас можно пойти в любую из кофеен и потребовать там чашечку своего любимого американо (и молочник, пожалуйста!). Честно, я очень радовалась, когда до нашего города докатилась мода на кофейни. Правда, долгое время она существовала в гордом одиночестве, но потом произошёл кофейный бум какой-то. Теперь их у нас много. Как говорит мой приятель из Новосибирска, «слишком много для такого маленького городка».
Жаль только, что далеко не во всех наших кофейнях удалось создать ту… не знаю, как назвать, атмосферность что ли, которая просто обязана быть в таких заведениях. Встречались мне официантки-замарашки, бегающие каждые пятнадцать минут на перекур и спрашивающие у клиентов «КАКОЕ кофе вы хотите?» Я понимаю, конечно, что Фурсенко разрешил, но твёрдо убеждена, что для всех грамотных людей кофе ещё очень долго будет «он», а не «оно». Иногда случается так, что кофейня не нравится просто потому, что она и на кофейню-то не похожа. Нет в ней чего-то, располагающего к откровенным разговорам за чашечкой чёрного как ночь напитка, нет уюта, помогающего скрасить одиночество… Что же касается самого кофе, то до тётиного он не дотягивает, говорю же, она волшебница. Но кое-где очень неплох. Лично я в двух кофейнях могу пробовать его без опаски. Хотя иногда и у профессиональных барист получается то же самое, что обычно налито в джезву, к которой приложила свои кривые руки ваша покорная слуга. Быть может, варят без настроения или кофейная машина капризничает, но пить – невозможно, а возвращать, потому что «мне не вкусно», вроде как, невежливо.
Но это, знаете, такие мелочи. Про них начинаешь забывать, учуяв, как обалденно пахнет от только что принесённой тебе чашки, и совсем перестаёшь вспоминать, сделав первый глоток. Есть ты, твой кофе, а остальное… подождёт. Так что, спасибо всем, благодаря кому я и все остальные кофеманы могут позволить себе эти волшебные пять минут!
Но у тёти я бываю не слишком часто, а дома кофе не варю – по причине, указанной парой строчек выше. Мне же он жизненно необходим, чтобы нормально функционировать и ходить, не шатаясь из стороны в сторону. Раньше было тяжко – приходилось искать кафешки, в которых подают приличный кофеёк, а сейчас можно пойти в любую из кофеен и потребовать там чашечку своего любимого американо (и молочник, пожалуйста!). Честно, я очень радовалась, когда до нашего города докатилась мода на кофейни. Правда, долгое время она существовала в гордом одиночестве, но потом произошёл кофейный бум какой-то. Теперь их у нас много. Как говорит мой приятель из Новосибирска, «слишком много для такого маленького городка».
Жаль только, что далеко не во всех наших кофейнях удалось создать ту… не знаю, как назвать, атмосферность что ли, которая просто обязана быть в таких заведениях. Встречались мне официантки-замарашки, бегающие каждые пятнадцать минут на перекур и спрашивающие у клиентов «КАКОЕ кофе вы хотите?» Я понимаю, конечно, что Фурсенко разрешил, но твёрдо убеждена, что для всех грамотных людей кофе ещё очень долго будет «он», а не «оно». Иногда случается так, что кофейня не нравится просто потому, что она и на кофейню-то не похожа. Нет в ней чего-то, располагающего к откровенным разговорам за чашечкой чёрного как ночь напитка, нет уюта, помогающего скрасить одиночество… Что же касается самого кофе, то до тётиного он не дотягивает, говорю же, она волшебница. Но кое-где очень неплох. Лично я в двух кофейнях могу пробовать его без опаски. Хотя иногда и у профессиональных барист получается то же самое, что обычно налито в джезву, к которой приложила свои кривые руки ваша покорная слуга. Быть может, варят без настроения или кофейная машина капризничает, но пить – невозможно, а возвращать, потому что «мне не вкусно», вроде как, невежливо.
Но это, знаете, такие мелочи. Про них начинаешь забывать, учуяв, как обалденно пахнет от только что принесённой тебе чашки, и совсем перестаёшь вспоминать, сделав первый глоток. Есть ты, твой кофе, а остальное… подождёт. Так что, спасибо всем, благодаря кому я и все остальные кофеманы могут позволить себе эти волшебные пять минут!
воскресенье, 10 марта 2013
Один из героев одной из моих любимых книг… ну да, так вот загадочно всё получается. Так вот, этот герой утверждал, что каждый человек рождается с криком «любите меня, ну пожалуйста, любите!» Мне кажется, что я вместо «любите» кричала «доверяйте мне». Потому что ещё с песочницы я была большой охотницей до чужих тайн. Мне, маленькой девочке, любой человек виделся этакой шкатулкой. Некоторые были яркими такими, с росписью под хохлому, другие – серыми и невзрачными, но самое-то главное не внешний вид, а то, что лежало внутри. А там драгоценными бусинами перекатывались детские секреты, алмазами сверкали влюблённости, тусклым самоварным золотом блестели воспоминания… Хотелось каждую шкатулку открыть и перебирать, перебирать драгоценности, которым конца-края не было. И, знаете, они открывались. Видимо, широко раскрытых любопытных глаз и тихого, почти не произносимого «я вас слушаю, и мне очень интересно» хватало, чтобы подобрать ключик к любой из них.
Так случалось, что в любой компании я понемногу узнавала всё обо всех. Что Маше нравится Дима, но она ему об этом никогда не скажет. И что Дима неровно дышит к Маше, но боится признаться, например. И что Машина лучшая подруга в Димку влюблена тоже как кошка, поэтому начинает потихоньку ненавидеть Машу, прожужжавшую ей все уши своей великой любовью… Честно, я старалась почти не вмешиваться, но в один прекрасный момент Дима слышал от меня: «А с чего ты взял, что ни капли ей не нравишься? Она тебе об этом прямо говорила? Ах, подруга сказала… Понятно. Но ты всё равно попробуй!» Ну да, у Димы и Маши хэппиэнд – семья и дети, а подруга… подруга кусает локти от зависти.
Я не манипулятор, я коллекционер сведений обо всех окружающих, которые охотно делятся информацией о себе с теми, кто умеет слушать. Просто иногда получалось использовать то, что я знаю во благо. А иногда и во вред, да. Наверное, я могла бы стать великой сплетницей, но, как и многие коллекционеры, я предпочитаю любоваться собранными сокровищами сама, а не «устраивать выставки». К тому же, чужая тайна – это не та вещь, которую можно выставить на обозрение публики.
Иногда мне кажется, что я знаю слишком много, чтобы продолжать хорошо относиться к людям вообще. Как там говорилось, «многие знания – многие печали». Но потом это проходит. И я снова выжимаю свою жилетку и предлагаю её всем, желающим поплакаться и уверенным, что никуда дальше это не пойдёт.
Другое дело в том, что свои драгоценности я в чужие шкатулки почти не перекладываю. И тех, с кем откровенна я, единицы. Для остальных шкатулочка заперта на семь замков, ключи к которым надо подбирать очень долго. Но это, знаете, уже совсем другая история.
Так случалось, что в любой компании я понемногу узнавала всё обо всех. Что Маше нравится Дима, но она ему об этом никогда не скажет. И что Дима неровно дышит к Маше, но боится признаться, например. И что Машина лучшая подруга в Димку влюблена тоже как кошка, поэтому начинает потихоньку ненавидеть Машу, прожужжавшую ей все уши своей великой любовью… Честно, я старалась почти не вмешиваться, но в один прекрасный момент Дима слышал от меня: «А с чего ты взял, что ни капли ей не нравишься? Она тебе об этом прямо говорила? Ах, подруга сказала… Понятно. Но ты всё равно попробуй!» Ну да, у Димы и Маши хэппиэнд – семья и дети, а подруга… подруга кусает локти от зависти.
Я не манипулятор, я коллекционер сведений обо всех окружающих, которые охотно делятся информацией о себе с теми, кто умеет слушать. Просто иногда получалось использовать то, что я знаю во благо. А иногда и во вред, да. Наверное, я могла бы стать великой сплетницей, но, как и многие коллекционеры, я предпочитаю любоваться собранными сокровищами сама, а не «устраивать выставки». К тому же, чужая тайна – это не та вещь, которую можно выставить на обозрение публики.
Иногда мне кажется, что я знаю слишком много, чтобы продолжать хорошо относиться к людям вообще. Как там говорилось, «многие знания – многие печали». Но потом это проходит. И я снова выжимаю свою жилетку и предлагаю её всем, желающим поплакаться и уверенным, что никуда дальше это не пойдёт.
Другое дело в том, что свои драгоценности я в чужие шкатулки почти не перекладываю. И тех, с кем откровенна я, единицы. Для остальных шкатулочка заперта на семь замков, ключи к которым надо подбирать очень долго. Но это, знаете, уже совсем другая история.
понедельник, 11 февраля 2013
Мои друзья, особенно, под посиделки за парой бутылочек вина, любят затевать игру в "я никогда не". Мы и так знаем друг друга, но здесь иногда такие секреты всплывают, что мама дорогая. А я вот недавно села и задумалась о своих "никогда не"...
Мне двадцать семь, и в мире есть масса вещей, которых я не делала. Например, не прыгала с парашютом. Хотя и мечтала об этом с раннего детства. Лет десять назад на предложение «пойдём, прыгнем» ответила бы восторженным «да!», хоть и боялась самолётов и высоты. А сейчас… у меня маленький сын, которому нужна мама. Да, я знаю, что «перворазников» бросают на «дубах», которые всегда раскрываются. Да, мне обидно, что приятельница, сделавшая не один десяток прыжков, зовёт трусихой. Но просто я не могу позволить, чтобы со мной что-то случилось, и это не трусость, нет.
Можно сказать, что я никогда не сидела за рулём автомобиля. Один раз папА в благодушном настроении дал порулить на черепашьей скорости своей тогдашней «лошадкой» - голубым жигулёнком шестой модели. После того, как несчастный автомобильчик едва не вписался в стену гаража по соседству, «порулить» мне больше не давали. Хотя я просила, хотела, знаете ли, почувствовать, стоит ли мне вообще учиться водить, или ну его нафиг, потому что не моё это. Осенью собираюсь в автошколу, буду проверять на практике. Интересно, с какой попытки я получу права?
Я никогда не знакомилась в Интернете с тем, чтобы встретиться в реале, влюбиться и семья/дети/кот/квартира в ипотеку. Хотя знаю немало таких примеров. Живут себе, и всё у них отлично. Вот только… перед тем, как найти свою половинку каждый по сто раз обжёгся и хорошо, если легко и не страшно. А то ведь всякое бывает. Я же, повисев как-то пару дней на сайте знакомств, получила множество непристойных предложений и ничего больше. Ну его нафиг.
Я никогда не рисовала граффити. И даже просто не писала краской из баллончика на заборе что-то неприличное. Впрочем, и приличное тоже. Никогда не малевала признаний на асфальте. И не получала их. Граффити, если оно выполнено художником, а не кем попало – это украшение улиц города. А надписи на асфальте – позор. Меня каждый раз передёргивает от признания на одной из автобусных остановок, подписанного «на веке твой Котик». Я б этому Котику ведро с краской на голову надела и отправила в начальную школу. Ну или выдала комплект учебников по русскому языку, с наказанием не подходить близко, пока правила от зубов отскакивать не будут.
Я никогда никому ничего не преподавала. И, знаете, мне иногда снится, как я, сидя на столе, объясняю студентам что-то о журналистике. А они слушают, потому что интересно. Когда просыпаюсь, думаю, что была бы гениальным преподом. Не скучным, не супер-строгим, весёленьким таким. А через полчасика, умывшись и выпив кофе, прихожу в себя: ну какой из меня учитель? Да, наверное, на некоторое время энтузиазма хватило бы. А дальше – не знаю. Но если вдруг когда-нибудь позовут кого-нибудь поучить, наверное, соглашусь. Чтобы всё стало ясно окончательно.
Таких «никогда не» в моей жизни, как и у любого из нас, наберётся несколько сотен, а то и тысяч. Некоторые из них я когда-нибудь воплощу, другие не буду трогать принципиально. Но главное – никогда не пожалеть ни об одном из «не» превратившемся в «да». Пока так и получалось!
Мне двадцать семь, и в мире есть масса вещей, которых я не делала. Например, не прыгала с парашютом. Хотя и мечтала об этом с раннего детства. Лет десять назад на предложение «пойдём, прыгнем» ответила бы восторженным «да!», хоть и боялась самолётов и высоты. А сейчас… у меня маленький сын, которому нужна мама. Да, я знаю, что «перворазников» бросают на «дубах», которые всегда раскрываются. Да, мне обидно, что приятельница, сделавшая не один десяток прыжков, зовёт трусихой. Но просто я не могу позволить, чтобы со мной что-то случилось, и это не трусость, нет.
Можно сказать, что я никогда не сидела за рулём автомобиля. Один раз папА в благодушном настроении дал порулить на черепашьей скорости своей тогдашней «лошадкой» - голубым жигулёнком шестой модели. После того, как несчастный автомобильчик едва не вписался в стену гаража по соседству, «порулить» мне больше не давали. Хотя я просила, хотела, знаете ли, почувствовать, стоит ли мне вообще учиться водить, или ну его нафиг, потому что не моё это. Осенью собираюсь в автошколу, буду проверять на практике. Интересно, с какой попытки я получу права?
Я никогда не знакомилась в Интернете с тем, чтобы встретиться в реале, влюбиться и семья/дети/кот/квартира в ипотеку. Хотя знаю немало таких примеров. Живут себе, и всё у них отлично. Вот только… перед тем, как найти свою половинку каждый по сто раз обжёгся и хорошо, если легко и не страшно. А то ведь всякое бывает. Я же, повисев как-то пару дней на сайте знакомств, получила множество непристойных предложений и ничего больше. Ну его нафиг.
Я никогда не рисовала граффити. И даже просто не писала краской из баллончика на заборе что-то неприличное. Впрочем, и приличное тоже. Никогда не малевала признаний на асфальте. И не получала их. Граффити, если оно выполнено художником, а не кем попало – это украшение улиц города. А надписи на асфальте – позор. Меня каждый раз передёргивает от признания на одной из автобусных остановок, подписанного «на веке твой Котик». Я б этому Котику ведро с краской на голову надела и отправила в начальную школу. Ну или выдала комплект учебников по русскому языку, с наказанием не подходить близко, пока правила от зубов отскакивать не будут.
Я никогда никому ничего не преподавала. И, знаете, мне иногда снится, как я, сидя на столе, объясняю студентам что-то о журналистике. А они слушают, потому что интересно. Когда просыпаюсь, думаю, что была бы гениальным преподом. Не скучным, не супер-строгим, весёленьким таким. А через полчасика, умывшись и выпив кофе, прихожу в себя: ну какой из меня учитель? Да, наверное, на некоторое время энтузиазма хватило бы. А дальше – не знаю. Но если вдруг когда-нибудь позовут кого-нибудь поучить, наверное, соглашусь. Чтобы всё стало ясно окончательно.
Таких «никогда не» в моей жизни, как и у любого из нас, наберётся несколько сотен, а то и тысяч. Некоторые из них я когда-нибудь воплощу, другие не буду трогать принципиально. Но главное – никогда не пожалеть ни об одном из «не» превратившемся в «да». Пока так и получалось!
- Я не пойду в ЭТОМ на физкультуру! – тринадцатилетний нескладный подросток стоял перед зеркалом во вполне ещё новых и явно не дешёвых спортивных штанах и недовольно разглядывал своё отражение.
- Почему, позволь спросить? – ехидно осведомилась вышедшая из соседней комнаты женщина, держащая на руках маленькую девочку.
- Такие уже месяца три никто не носит! Они немодные! – недовольно отвечал ей мальчишка.
- Алё, дорогой, мы их тебе купили месяц назад. Три с половиной тысячи отдали, между прочим, потому что ни в чём другом ваше величество на занятия ходить не желало. И что теперь, выбросить? – похоже, она начинала злиться.
- Зачем выбросить? Я в них дома ходить могу или на даче, но в школе я в этом позориться не буду!
- Да-а-а-а? - зловеще протянула женщина. – И что же ты предлагаешь?
- Пойти и купить новые, естественно. Я видел в «Адидасе» такие, как надо, всего-то четыре штуки стоят.
- Ты думаешь, мы с отцом деньги печатаем что ли? – она уже почти кричала. – Я в декрете сижу, подрабатываю, как могу! Он на трёх работах горбатится! И так на твои прихоти тратим больше, чем можем себе позволить!
- Так в чём проблема-то? – пожал плечами подросток. - Бросайте зарабатывать копейки и найдите себе нормальную работу. Я-то здесь причём? Кстати, мне айпад нужен новый, взамен разбитого. А то у всех есть, а у меня нет.
Аккуратно положив дочь на диван, и сунув ей погремушку, женщина замахнулась и отвесила мальчишке затрещину. Потом вторую, третью.
- Всё равно всё купите, - противным голосом кричал он из-за закрытой двери своей спальни. – Иначе я в школу ходить вообще не буду. А за то, что меня ударила, ты ещё ответишь!
Она, побледнев, стояла у двери, зажимая рот дрожащей рукой. Маленькая девочка с интересом глядела на мать, весело лопоча что-то на своём детском языке.
Эта история – вполне правдивая. Именно так ведёт себя сын-подросток одной моей знакомой. Долгое время мальчик был единственным любимчиком родителей и бабушек с дедушками, которые несли чаду в клювике всё, что тот пожелает. Стоило деточке заплакать, если ему не покупали трёхсотую по счёту машинку, как кто-то из родственников тут же бросался в магазин. Само собой, мальчик рос, а с ним росли и запросы. Теперь ему нужны не машинки за триста рублей, а дорогая одежда и гаджеты. Уверена, что лет в семнадцать он выпросит (ну или хотя бы попытается это сделать) у родителей машину и квартиру. Правда, не знаю, каким образом, они на всё это заработают.
Сейчас, когда в семье появился ещё один ребёнок, приоритеты сменились. Мать не работает, денег стало меньше, да и тратить их теперь приходится не только на «золотого мальчика». Вот только сам мальчик с этим мириться не желает. Он шантажирует родителей, устраивает «забастовки», прогуливая школу, в знак протеста пропадает вечерами допоздна, отключая телефон и заставляя маму сходить с ума от беспокойства. Разговоры с ним по душам, запреты и наказания, физическая расправа не помогают. Он уверен, что родители обязаны выполнять каждое его желание, и с этой уверенностью шагает по жизни.
Недавно она жаловалась мне на сына. Я молчала, кивала сочувственно и никак не могла сказать, что этого монстра они породили сами – своей безграничной любовью. Впрочем, она, наверное, и так это знает.
- Почему, позволь спросить? – ехидно осведомилась вышедшая из соседней комнаты женщина, держащая на руках маленькую девочку.
- Такие уже месяца три никто не носит! Они немодные! – недовольно отвечал ей мальчишка.
- Алё, дорогой, мы их тебе купили месяц назад. Три с половиной тысячи отдали, между прочим, потому что ни в чём другом ваше величество на занятия ходить не желало. И что теперь, выбросить? – похоже, она начинала злиться.
- Зачем выбросить? Я в них дома ходить могу или на даче, но в школе я в этом позориться не буду!
- Да-а-а-а? - зловеще протянула женщина. – И что же ты предлагаешь?
- Пойти и купить новые, естественно. Я видел в «Адидасе» такие, как надо, всего-то четыре штуки стоят.
- Ты думаешь, мы с отцом деньги печатаем что ли? – она уже почти кричала. – Я в декрете сижу, подрабатываю, как могу! Он на трёх работах горбатится! И так на твои прихоти тратим больше, чем можем себе позволить!
- Так в чём проблема-то? – пожал плечами подросток. - Бросайте зарабатывать копейки и найдите себе нормальную работу. Я-то здесь причём? Кстати, мне айпад нужен новый, взамен разбитого. А то у всех есть, а у меня нет.
Аккуратно положив дочь на диван, и сунув ей погремушку, женщина замахнулась и отвесила мальчишке затрещину. Потом вторую, третью.
- Всё равно всё купите, - противным голосом кричал он из-за закрытой двери своей спальни. – Иначе я в школу ходить вообще не буду. А за то, что меня ударила, ты ещё ответишь!
Она, побледнев, стояла у двери, зажимая рот дрожащей рукой. Маленькая девочка с интересом глядела на мать, весело лопоча что-то на своём детском языке.
Эта история – вполне правдивая. Именно так ведёт себя сын-подросток одной моей знакомой. Долгое время мальчик был единственным любимчиком родителей и бабушек с дедушками, которые несли чаду в клювике всё, что тот пожелает. Стоило деточке заплакать, если ему не покупали трёхсотую по счёту машинку, как кто-то из родственников тут же бросался в магазин. Само собой, мальчик рос, а с ним росли и запросы. Теперь ему нужны не машинки за триста рублей, а дорогая одежда и гаджеты. Уверена, что лет в семнадцать он выпросит (ну или хотя бы попытается это сделать) у родителей машину и квартиру. Правда, не знаю, каким образом, они на всё это заработают.
Сейчас, когда в семье появился ещё один ребёнок, приоритеты сменились. Мать не работает, денег стало меньше, да и тратить их теперь приходится не только на «золотого мальчика». Вот только сам мальчик с этим мириться не желает. Он шантажирует родителей, устраивает «забастовки», прогуливая школу, в знак протеста пропадает вечерами допоздна, отключая телефон и заставляя маму сходить с ума от беспокойства. Разговоры с ним по душам, запреты и наказания, физическая расправа не помогают. Он уверен, что родители обязаны выполнять каждое его желание, и с этой уверенностью шагает по жизни.
Недавно она жаловалась мне на сына. Я молчала, кивала сочувственно и никак не могла сказать, что этого монстра они породили сами – своей безграничной любовью. Впрочем, она, наверное, и так это знает.