Больше года я не могла отпустить персонажа, которого играла на одной из ролевых игр. Чтобы это сделать, пришлось его убить. Прощай, Рич, ты был занозой в заднице, но я тебя очень люблю.
Я почти закончил читать письмо от Джона, когда коммутатор на столе ожил.
- Мистер Кэдбери, к вам мистер Кэдбери, - прожурчал голосок моей секретарши Гвен. Не успела она договорить, как отец энергично вошел в кабинет. На стол легла карточка с позолоченными срезами.
- Ричард, ты пойдешь сюда вместо меня, - он подошел к окну, раздвинув портьеры, посмотрел на мрачное серое небо и такого же цвета Темзу, по которой, словно гигантские водомерки, сновали мелкие суда.
- Что это, отец? - я развернул приглашение. Благотворительный вечер... Помощь детским больницам... Аукцион... Почетный гость и постоянный участник... Понятно, папе надоели светские мероприятия, а еще надоел я, дни и ночи проводящий на работе. У меня даже секретарш две: Гвен работает днем, а Алиса готовит мне кофе и приносит бумаги по ночам. Да, просто кофе и документы, она — девушка приличная, студентка и будущий солиситор.
- Сходи, развейся, познакомься с нужными людьми. Я уже распорядился относительно смокинга и новой партии визиток, - его взгляд чуть потеплел. - Мы с мамой беспокоимся, Рич, после колледжа у тебя, кажется, ничего и никого нет, кроме работы.
- У меня есть Кларисса, пап, и свадьба через четыре месяца, помнишь? - я улыбнулся. Ричарду Кэдбери-младшему нужно было жениться, он и женился. Кларисса была совсем не похожа на Бэт — миниатюрную, тоненькую блондинку. От матери-испанки она унаследовала спортивную фигуру, смуглую кожу и волосы цвета самого темного шоколада, от отца — пронзительно голубые глаза. Будь она мужчиной, слыла бы красавцем, а для женщины все в ней было слишком ярким и кричащим. Кроме ангельского характера, готового терпеть рядом влюбленного в свои шоколадные фабрики трудоголика.
- Я все помню, - на плечо легла тяжелая ладонь, - и рад, что у тебя есть Кларисса. - Твой брат...
- Написал мне, - я кивнул на так и не дочитанное письмо. - Завел собаку, думает, не перебраться ли из холодного Нью-Йорка куда-то южнее...
- А его... - отец не договорил.
- С ним, - мне не нужно было объяснять о ком он. Когда Дэвид (как странно называть этим именем кого-то другого, не... горло болезненно сжалось) вернулся, эти двое напоминали сиамских близнецов, я видел таких у Мадам Тюссо. Казалось, только какая-то непреодолимая сила может оторвать их друг от друга. Потом Джон уехал в Штаты, а я — в колледж и... это время лучше не вспоминать. Отец увидел, что я задумался, тронул за плечо.
- Прием завтра вечером, не забудь.
Я честно попытался забыть, близился конец года, стол был завален отчетами о продажах, патентной документацией, образцами продукции и всем остальным, что едва на нем помещалось. Мы с Гвен и Алисой не успевали разбирать Эвересты писем, приглашений, программок, хотя девочки честно старались.
- Мистер Кэдбери, - Алиса принесла очередную чашку кофе (без сахара и молока), - ваш отец просил напомнить о благотворительном вечере. Машина и Кла... мисс Сазерленд прибудут через полчаса. - Я взглянул на часы, как раз успею дочитать и подписать договор поставки и выпить кофе.
- Спасибо, Эл, - я принял чашку и перелистнул страницу.
***
Кларисса быстро обнаружила в толпе каких-то приятельниц и принялась обсуждать предстоящие свадебные приготовления, сверкая налево и направо улыбкой и кольцом с шестикаратным бриллиантом. А я извинился и вышел покурить на террасу, пока не начался благотворительный аукцион. И тут... словно током ударило, волоски на руках встали дыбом. Я не мог спутать этот голос ни с чьим другим, его тембр, полутона, интонации я знал наизусть, как любимую песню, как колыбельную, которую мать пела несколько сотен раз, чтобы малыш уснул. Сигарета в пальцах дрогнула, я закашлялся, подавившись дымом, который еще минуту назад был почти вторым воздухом, а сейчас казался совершенно чужеродным, и медленно повернулся на звук. Сердце застыло, а потом забилось, словно птица в силках, желая разорвать сети, которые сдерживали его так долго.
Он совсем не изменился за эти шесть лет. Та же улыбка, нахальная, никогда не искренняя до конца, светлые волосы, небрежно зачесанные назад, смокинг, обнимающий широкие плечи... Я смотрел, не в силах оторваться. Словно ребенок, дорвавшийся до сладкого, которое ему так долго запрещали. Которое он сам себе запретил. Дэвид. Тот, который никогда не был моим. Без Элизабет, что неудивительно, она предпочитала быть дома с детьми, без Монтегю, что странно. Он чуть повернул голову, я преувеличенно быстро отвернулся. Шаги. Рука на плече.
- Привет, Лапка, - какая-то незнакомая хрипотца в голосе. И запах. Он пах все так же: немного виски, терпкой полыни и роз. Странное сочетание. Единственное и неповторимое. Изобразил равнодушно-радушную улыбку, не зря я рулил этим балаганом под названием театральный клуб. Осторожно убрал руку с плеча (еще один разряд!):
- Добрый вечер, Уэбстер.
***
Он чуть прищурился, кажется, удивленный холодным приемом. А я вспомнил нашу последнюю встречу, незадолго до его свадьбы. Он взял меня, без слов, без капли нежности, в которой я не нуждался, а потом сказал, что это конец. Кажется, я сорвался в истерику, умолял его быть со мной, моим, просто быть... А потом оделся и ушел, пообещав себе (и Джону), что не будет больше в моей жизни этой одержимости, сумасшествия, что никто и никогда больше не станет для меня всем миром. Я смотрел на Дэвида и понимал, что эти обещания ничего не стоили, и что шесть лет — это ничтожно мало, чтобы забыть. Нужно найти Клариссу, мы уезжаем, не дожидаясь аукциона, я просто выпишу чек, и к черту такое веселье.
- Был рад тебя видеть, а теперь, извини... - я попытался пройти мимо, как ни в чем не бывало, но он преградил путь с терассы.
- Ты так и не бросил курить, - серо-голубые глаза смотрели чуть насмешливо. Я поискал пепельницу и зашвырнул в нее окурок, пальцы подрагивали.
- А ты так и не бросил констатировать очевидные вещи, - отозвался я в тон. Уголки губ совершенно по-идиотски пытались разъехаться в улыбке. «Он здесь! Здесь» - надрывалось предательское сердце. Я тихо выдохнул сквозь сжатые зубы. Успокоиться. Я жил без него шесть лет. Я смог. Смогу и дальше. Но единственное, чего мне хотелось — расстегнуть еще пару пуговиц на рубашке (он как обычно пренебрег галстуком) и проверить, остались ли его плечи такими же гладкими и горячими, а потом спуститься ниже. Кажется, на щеках вспыхнул румянец. Кажется, я смотрел на него как голодный на тарелку супа. Кажется, он все понял. А я снова проиграл. Стереть бы это мерзкое самодовольное (такое знакомое!) выражение с его лица, неважно как, кулаком или поцелуем. Я забывал, кто я, забывал обо всем и превращался в семнадцатилетнего мальчишку, который орал ночному небу над Винчестером: «Господи, ну почему Уэбстер?!»
Я остановился напротив и выжидательно на него взглянул, потом улыбнулся, как мне казалось, с издевкой.
- Скучал? - спросили мы одновременно, я расхохотался, Дэвид улыбнулся, до боли знакомо. Что ж, можно и поболтать пару минут.
- Как Бэт? Дети? Твои розы? Монтекки? - я не давал ему вставить ни слова, снова и снова выдавая себя. Но не мог же я, в самом деле, не читать все эти шесть лет газет, если в них появлялась фамилия Уэбстер. Он смотрел все так же иронично.
- Ты совсем не изменился, Кэдбери, не затыкаешься, - о нет, Уэбстер, я изменился, вот только рядом с тобой по-прежнему дурак дураком. К сожалению.
Он касается моей руки, и я снова забываю, что такое дышать. Страшно представить, что будет, когда мы окажемся в одной постели, комнате, машине... мне все равно, где, лишь бы наедине. Да, именно «когда», а не «если», я знаю этот чуть рассеянный взгляд и довольное выражение лица Дэвида, осознающего всю полноту своей власти надо мной. Взгляд кобры, загипнотизировавшей свою жертву, которой никуда не деться. Взгляд хищника, загнавшего в угол того, кто не сможет ему сопротивляться. Я не смогу. Да и не хочу. Нужно быть честным с собой: именно этого я хотел последние шесть лет.
- Куда? - поднимаю взгляд, не отнимая руки.
- Мне все равно, - пожимает он плечами. - В Лондоне полно отелей, персонал которых не любопытен.
- Подожди меня в машине, - я снова Ричард Кэдбери 28 лет от роду, блестящий бизнесмен и «один из самых молодых исполнительных директоров крупных британских предприятий». - Я должен отправить домой Клариссу.
- Ах да, ты ведь женишься, поздравляю, - бросает он, направляясь к выходу. Уэбстер подчинился, но я чувствую, что игра все равно идет по его правилам, как было с нами всегда. Нет, нельзя даже в мыслях произносить «мы», повторяю я себе, разыскивая невесту. Объясняю, что мне необходимо на работу, а она вольна остаться или уехать сейчас, мой «Астон Мартин» с водителем в ее распоряжении. Кларисса мило морщит нос и смеется, говоря приятельницам, что мне незачем на ней жениться, ведь у меня уже есть работа — верная спутница жизни. Я про себя считаю до ста, потом до трехсот, господи, сколько же еще секунд пройдет прежде, чем я к нему прикоснусь. Наконец, она уезжает, а я, стараясь не перепрыгивать через ступеньки, иду туда, где ждет Уэбстер.
Мы замираем на заднем сиденье в опасной близости. Наверное, я еще могу все остановить — просто выйти из машины и уйти туда, где ждут Алиса, кофе и горы не разобранных документов. Разум отчаянно советует именно так и сделать, но я слишком часто в последнее время слушал только его, и сейчас голос сердца наконец-то вступает в игру. Предвкушение затмевает все остальные чувства. Мы не касаемся друг друга, но, каждый знает, что будет дальше. Мы даже говорим о чем-то отвлеченном, о моем бизнесе, о его делах, не помню, неважно. Настоящее начинается лишь тогда, когда за нами захлопывается дверь гостиничного номера. Жалящий поцелуй, словно укус, короткий, без капли теплоты. Он толкает меня к стене, звякает пряжка ремня, нам не до того, чтобы раздеваться. Трясущимися от нетерпения руками расстегиваю свои брюки, он сдергивает их вниз, наши действия напоминают какой-то странный дикий танец, шаманский ритуал, в котором партнер точно знает, что и как должно быть сделано. Мы оба возбуждены до предела, слова здесь не нужны, достаточно инстинктов. Упираюсь руками в стену, податливо выгибаясь, ну, давай же, не медли. Чуть подрагивающая головка члена раздвигает ягодицы, потом он входит с тихим стоном. Я шумно выдыхаю сквозь сжатые зубы, челюсти сведены от напряжения. Больно, но как же я скучал по этой боли. Не задумываясь, подаюсь навстречу раз, другой, третий. Руки Уэбстера обхватывают мои бедра, задавая темп. Я, уже не сдерживаясь, прошу: быстрее, сильнее, и он не отказывает. «А дальше — снежное поле», как у моего любимого Лорки. Разум отключился совсем, помню только, как меня затопило обжигающим наслаждением, каким горячим и хриплым было его дыхание у моего затылка, как я почти кричал, не сдерживаясь, не слушая его прерывистого «тише»... Кажется, мы кончили вместе, кажется, ноги не держали обоих, кажется, в этом раунде оба одержали и победу и поражение одновременно. Я сполз по спинке кровати, нашаривая брюки, в кармане которых лежали сигареты, он сел рядом и поморщился, как всегда. Извини, Дэвид, это больше не твоя комната в Винчестере, и ты ничего не можешь мне запретить.
- Ну вот, все заново, ненавижу тебя, Кэдбери, с твоими отвратительными привычками, - недовольство в голосе звучало почти как настоящее. Почти.
- Ненавижу тебя, Уэбстер, - ответил я, пароль-отзыв, еще с тех времен. Я курил, мы молчали, снова не касаясь друг друга, но иллюзий относительно того, где каждый из нас проведет эту ночь, не строил никто.
Кажется, мы впервые в жизни уснули вместе. В школе никто и никогда бы этого не позволил, в колледже я всегда уходил от него сам, понимая, что чем ближе буду, тем больнее станет. Да он, наверное, и не разрешил бы мне остаться тогда. И быть рядом не позволял тоже: я был из прошлого, я знал о нем слишком много, я откровенно навязывался... Впрочем, сейчас мы спали в одной постели лишь потому, что на четвертый (или пятый?) раз не хватило обоих. Он уснул посредине минета, я просто свалился рядом, успев накрыть обоих одеялом. Смятые вечерние костюмы в беспорядке валялись вокруг.
- Это ничего не значит, - сказал Дэвид утром.
- Конечно, - ответил я. - Когда мы увидимся в следующий раз? - правила игры те же, что и раньше. Никому не говорить. О дополнительных встречах не просить. Условия диктует он, а я подчиняюсь. Джон меня убьет, если узнает. Когда узнает. Брат почувствует, что все изменилось в следующем же телефонном разговоре, мой голос всегда меня выдавал.
***
Лондонские отели стали нашим пристанищем. Иногда, что было особенно цинично, мы встречались в загородном доме Монтегю, куда Дэвид уезжал «поработать». Я бросал все дела, если он звонил внезапно и говорил «приезжай». Хотелось бы, чтобы это происходило каждый вечер, но ему нравилось мучить меня ожиданием: иногда мы могли встречаться три дня кряду, а потом он пропадал на несколько недель. А я ждал и жил, кажется, только от одного его звонка до другого.
Свадьба с Клариссой прошла так, как должны проходить свадьбы в богатых и респектабельных семьях. Обворожительная и сияющая невеста, я, который на фото в газетах выглядел обрадованным и смущенным, как и надлежит выглядеть жениху. Мы переехали в собственный дом в Мэйфэре, ей ужасно нравилось ощущать себя там хозяйкой, она так погрузилась в новые заботы, знакомства и светскую жизнь, в которой я старался участвовать по минимуму, что не выказывала беспокойства по поводу моего отсутствия.
Уэбстер сопровождал каждое фото новоявленной миссис Кэдбери язвительными комментариями, но я не обольщался. Это не было ревностью, скорее, непониманием того, как какой-то женщине пришло в голову выйти за меня замуж. «Хочешь, познакомлю?» - предложил я как-то в шутку. Они с Бэт явились к нам на ужин, который мог бы пройти в неловком молчании, если бы умница Кларисса не расшевелила всех. Она как раз пару недель назад сообщила мне, что я стану отцом, и оживленно обсуждала с «женой моего школьного друга» свою беременность, ее детей и прочие женские темы. А я... я потащил своего любителя роз в нашу оранжерею. Посмотреть на цветы, конечно. Я не должен был целовать его, тогда куст «Райских роз» остался бы жив, а я - не исцарапан и не награжден несколькими десятками нелепых и нелестных эпитетов.
***
После этого была грандиозная ссора с Джоном, который приехал «поставить мне мозг на место». Он расхаживал по комнате и орал, а я сидел на подоконнике его гостиничного номера и курил сигареты, одну за другой. «Ты понимаешь, что это не любовь?» «Ты не держишь обещаний!» «Ты унижаешь себя!» «А как же твоя жена и будущий ребенок?!» Я молчал и не стал напоминать, что остался единственным членом семьи, который продолжает общаться с ним после отъезда в США к тому, кого он любил. Но когда брат закончил свой пламенный монолог коронным «ты идиот, Ричард Кэдбери», я поднял на него глаза и тихо сказал: «Я живу только тогда, когда мы рядом. Я прощу ему все и все позволю. Я люблю его, а ты ведь знаешь, что такое «любить». Джон сверкнул глазами, тяжело вздохнул и обнял меня внезапно, чего не случалось уже много-много лет. Очередное «какой же ты идиот» прозвучало как «береги себя».
Я не стал рассказывать Уэбстеру об этом скандале, я и так раскрылся перед ним почти полностью, незачем показывать еще одно уязвимое место. И да, конечно, ни на одной из наших встреч не было сказано «люблю». Мной — потому что так предписывали правила, им — потому что не любил.
***
Свой 29-й день рождения я встретил на работе. Без четверти два — время моего появления на свет. Я нажал кнопку интеркома:
- Алиса, давайте выпьем шампанского? - она вкатила столик внутрь кабинета через 10 минут, словно все было готово уже давно. А может, и было, я же говорил, у меня прекрасные секретарши. Пробка весело вылетела из горлышка, я разлил вино по бокалам, Эл прощебетала «с днем рождения» и робко клюнула меня в щеку. А потом убежала в приемную к зазвонившему телефону.
- Вас мистер Уэбстер, сэр.
- Лапка, приезжай, - это означало, что я должен забрать его из лондонской квартиры, а потом мы... Я улыбнулся. Глупо было думать, что он вспомнит о дне рождения, просто совпало.
- Буду через полчаса.
- Вы сами поведете? - чуть встревоженно переспросила Алиса, услышав, как я отпускаю Роберта, своего водителя. - Но шампанское... - Девочка, от бокала шампанского еще никто не умирал. Я попрощался и легко сбежал вниз по ступеням.
Уэбстер не забыл, на входе в квартиру мне вручили бокал виски и скороговоркой пробормотали что-то вроде «пзравляюсднемржденьялапка». Когда с формальностями и виски было покончено, Дэвид прихватил сумку и мы спустились к машине.
- Едем за город, - скомандовал он. Я дурашливо козырнул, «есть сэр». Сегодня он был необычайно разговорчивым и даже милым, расспрашивал о работе, говорил о своей. Так могли бы болтать старые супруги вечером у камина. Я небрежно держал руль одной рукой и, чуть повернувшись к нему, рассказывал, как Гвен недавно перепутала адреса и отправила письмо, предназначенное адвокату, моему парикмахеру, а тот недоумевал, чего я хочу...
- Ричард, грузовик! - заорал внезапно Дэвид, пытаясь перехватить управление. Я понял, что от столкновения не уйти и резко крутанул руль, подставляя под удар свою сторону автомобиля. Скрежет металла, крик Уэбстера... Последнее, что я видел, как распахивается дверца с его стороны, и он кубарем выкатывается на дорогу. Живой. Ох уж эта его привычка не пользоваться ремнями безопасности. С губ слетел вздох облегчения, а в следующее мгновение в грудь, ломая ребра, вонзились куски искореженного металла. Я улыбнулся и умер.
***
Я знаю, что каждый год в этот день на моей могиле появляется дюжина растрепанных желтых хризантем. Я знаю, что ты приходишь не один, а с Эриком. Я рад, что ты жив и счастлив. Я люблю тебя.
Я почти закончил читать письмо от Джона, когда коммутатор на столе ожил.
- Мистер Кэдбери, к вам мистер Кэдбери, - прожурчал голосок моей секретарши Гвен. Не успела она договорить, как отец энергично вошел в кабинет. На стол легла карточка с позолоченными срезами.
- Ричард, ты пойдешь сюда вместо меня, - он подошел к окну, раздвинув портьеры, посмотрел на мрачное серое небо и такого же цвета Темзу, по которой, словно гигантские водомерки, сновали мелкие суда.
- Что это, отец? - я развернул приглашение. Благотворительный вечер... Помощь детским больницам... Аукцион... Почетный гость и постоянный участник... Понятно, папе надоели светские мероприятия, а еще надоел я, дни и ночи проводящий на работе. У меня даже секретарш две: Гвен работает днем, а Алиса готовит мне кофе и приносит бумаги по ночам. Да, просто кофе и документы, она — девушка приличная, студентка и будущий солиситор.
- Сходи, развейся, познакомься с нужными людьми. Я уже распорядился относительно смокинга и новой партии визиток, - его взгляд чуть потеплел. - Мы с мамой беспокоимся, Рич, после колледжа у тебя, кажется, ничего и никого нет, кроме работы.
- У меня есть Кларисса, пап, и свадьба через четыре месяца, помнишь? - я улыбнулся. Ричарду Кэдбери-младшему нужно было жениться, он и женился. Кларисса была совсем не похожа на Бэт — миниатюрную, тоненькую блондинку. От матери-испанки она унаследовала спортивную фигуру, смуглую кожу и волосы цвета самого темного шоколада, от отца — пронзительно голубые глаза. Будь она мужчиной, слыла бы красавцем, а для женщины все в ней было слишком ярким и кричащим. Кроме ангельского характера, готового терпеть рядом влюбленного в свои шоколадные фабрики трудоголика.
- Я все помню, - на плечо легла тяжелая ладонь, - и рад, что у тебя есть Кларисса. - Твой брат...
- Написал мне, - я кивнул на так и не дочитанное письмо. - Завел собаку, думает, не перебраться ли из холодного Нью-Йорка куда-то южнее...
- А его... - отец не договорил.
- С ним, - мне не нужно было объяснять о ком он. Когда Дэвид (как странно называть этим именем кого-то другого, не... горло болезненно сжалось) вернулся, эти двое напоминали сиамских близнецов, я видел таких у Мадам Тюссо. Казалось, только какая-то непреодолимая сила может оторвать их друг от друга. Потом Джон уехал в Штаты, а я — в колледж и... это время лучше не вспоминать. Отец увидел, что я задумался, тронул за плечо.
- Прием завтра вечером, не забудь.
Я честно попытался забыть, близился конец года, стол был завален отчетами о продажах, патентной документацией, образцами продукции и всем остальным, что едва на нем помещалось. Мы с Гвен и Алисой не успевали разбирать Эвересты писем, приглашений, программок, хотя девочки честно старались.
- Мистер Кэдбери, - Алиса принесла очередную чашку кофе (без сахара и молока), - ваш отец просил напомнить о благотворительном вечере. Машина и Кла... мисс Сазерленд прибудут через полчаса. - Я взглянул на часы, как раз успею дочитать и подписать договор поставки и выпить кофе.
- Спасибо, Эл, - я принял чашку и перелистнул страницу.
***
Кларисса быстро обнаружила в толпе каких-то приятельниц и принялась обсуждать предстоящие свадебные приготовления, сверкая налево и направо улыбкой и кольцом с шестикаратным бриллиантом. А я извинился и вышел покурить на террасу, пока не начался благотворительный аукцион. И тут... словно током ударило, волоски на руках встали дыбом. Я не мог спутать этот голос ни с чьим другим, его тембр, полутона, интонации я знал наизусть, как любимую песню, как колыбельную, которую мать пела несколько сотен раз, чтобы малыш уснул. Сигарета в пальцах дрогнула, я закашлялся, подавившись дымом, который еще минуту назад был почти вторым воздухом, а сейчас казался совершенно чужеродным, и медленно повернулся на звук. Сердце застыло, а потом забилось, словно птица в силках, желая разорвать сети, которые сдерживали его так долго.
Он совсем не изменился за эти шесть лет. Та же улыбка, нахальная, никогда не искренняя до конца, светлые волосы, небрежно зачесанные назад, смокинг, обнимающий широкие плечи... Я смотрел, не в силах оторваться. Словно ребенок, дорвавшийся до сладкого, которое ему так долго запрещали. Которое он сам себе запретил. Дэвид. Тот, который никогда не был моим. Без Элизабет, что неудивительно, она предпочитала быть дома с детьми, без Монтегю, что странно. Он чуть повернул голову, я преувеличенно быстро отвернулся. Шаги. Рука на плече.
- Привет, Лапка, - какая-то незнакомая хрипотца в голосе. И запах. Он пах все так же: немного виски, терпкой полыни и роз. Странное сочетание. Единственное и неповторимое. Изобразил равнодушно-радушную улыбку, не зря я рулил этим балаганом под названием театральный клуб. Осторожно убрал руку с плеча (еще один разряд!):
- Добрый вечер, Уэбстер.
***
Он чуть прищурился, кажется, удивленный холодным приемом. А я вспомнил нашу последнюю встречу, незадолго до его свадьбы. Он взял меня, без слов, без капли нежности, в которой я не нуждался, а потом сказал, что это конец. Кажется, я сорвался в истерику, умолял его быть со мной, моим, просто быть... А потом оделся и ушел, пообещав себе (и Джону), что не будет больше в моей жизни этой одержимости, сумасшествия, что никто и никогда больше не станет для меня всем миром. Я смотрел на Дэвида и понимал, что эти обещания ничего не стоили, и что шесть лет — это ничтожно мало, чтобы забыть. Нужно найти Клариссу, мы уезжаем, не дожидаясь аукциона, я просто выпишу чек, и к черту такое веселье.
- Был рад тебя видеть, а теперь, извини... - я попытался пройти мимо, как ни в чем не бывало, но он преградил путь с терассы.
- Ты так и не бросил курить, - серо-голубые глаза смотрели чуть насмешливо. Я поискал пепельницу и зашвырнул в нее окурок, пальцы подрагивали.
- А ты так и не бросил констатировать очевидные вещи, - отозвался я в тон. Уголки губ совершенно по-идиотски пытались разъехаться в улыбке. «Он здесь! Здесь» - надрывалось предательское сердце. Я тихо выдохнул сквозь сжатые зубы. Успокоиться. Я жил без него шесть лет. Я смог. Смогу и дальше. Но единственное, чего мне хотелось — расстегнуть еще пару пуговиц на рубашке (он как обычно пренебрег галстуком) и проверить, остались ли его плечи такими же гладкими и горячими, а потом спуститься ниже. Кажется, на щеках вспыхнул румянец. Кажется, я смотрел на него как голодный на тарелку супа. Кажется, он все понял. А я снова проиграл. Стереть бы это мерзкое самодовольное (такое знакомое!) выражение с его лица, неважно как, кулаком или поцелуем. Я забывал, кто я, забывал обо всем и превращался в семнадцатилетнего мальчишку, который орал ночному небу над Винчестером: «Господи, ну почему Уэбстер?!»
Я остановился напротив и выжидательно на него взглянул, потом улыбнулся, как мне казалось, с издевкой.
- Скучал? - спросили мы одновременно, я расхохотался, Дэвид улыбнулся, до боли знакомо. Что ж, можно и поболтать пару минут.
- Как Бэт? Дети? Твои розы? Монтекки? - я не давал ему вставить ни слова, снова и снова выдавая себя. Но не мог же я, в самом деле, не читать все эти шесть лет газет, если в них появлялась фамилия Уэбстер. Он смотрел все так же иронично.
- Ты совсем не изменился, Кэдбери, не затыкаешься, - о нет, Уэбстер, я изменился, вот только рядом с тобой по-прежнему дурак дураком. К сожалению.
Он касается моей руки, и я снова забываю, что такое дышать. Страшно представить, что будет, когда мы окажемся в одной постели, комнате, машине... мне все равно, где, лишь бы наедине. Да, именно «когда», а не «если», я знаю этот чуть рассеянный взгляд и довольное выражение лица Дэвида, осознающего всю полноту своей власти надо мной. Взгляд кобры, загипнотизировавшей свою жертву, которой никуда не деться. Взгляд хищника, загнавшего в угол того, кто не сможет ему сопротивляться. Я не смогу. Да и не хочу. Нужно быть честным с собой: именно этого я хотел последние шесть лет.
- Куда? - поднимаю взгляд, не отнимая руки.
- Мне все равно, - пожимает он плечами. - В Лондоне полно отелей, персонал которых не любопытен.
- Подожди меня в машине, - я снова Ричард Кэдбери 28 лет от роду, блестящий бизнесмен и «один из самых молодых исполнительных директоров крупных британских предприятий». - Я должен отправить домой Клариссу.
- Ах да, ты ведь женишься, поздравляю, - бросает он, направляясь к выходу. Уэбстер подчинился, но я чувствую, что игра все равно идет по его правилам, как было с нами всегда. Нет, нельзя даже в мыслях произносить «мы», повторяю я себе, разыскивая невесту. Объясняю, что мне необходимо на работу, а она вольна остаться или уехать сейчас, мой «Астон Мартин» с водителем в ее распоряжении. Кларисса мило морщит нос и смеется, говоря приятельницам, что мне незачем на ней жениться, ведь у меня уже есть работа — верная спутница жизни. Я про себя считаю до ста, потом до трехсот, господи, сколько же еще секунд пройдет прежде, чем я к нему прикоснусь. Наконец, она уезжает, а я, стараясь не перепрыгивать через ступеньки, иду туда, где ждет Уэбстер.
Мы замираем на заднем сиденье в опасной близости. Наверное, я еще могу все остановить — просто выйти из машины и уйти туда, где ждут Алиса, кофе и горы не разобранных документов. Разум отчаянно советует именно так и сделать, но я слишком часто в последнее время слушал только его, и сейчас голос сердца наконец-то вступает в игру. Предвкушение затмевает все остальные чувства. Мы не касаемся друг друга, но, каждый знает, что будет дальше. Мы даже говорим о чем-то отвлеченном, о моем бизнесе, о его делах, не помню, неважно. Настоящее начинается лишь тогда, когда за нами захлопывается дверь гостиничного номера. Жалящий поцелуй, словно укус, короткий, без капли теплоты. Он толкает меня к стене, звякает пряжка ремня, нам не до того, чтобы раздеваться. Трясущимися от нетерпения руками расстегиваю свои брюки, он сдергивает их вниз, наши действия напоминают какой-то странный дикий танец, шаманский ритуал, в котором партнер точно знает, что и как должно быть сделано. Мы оба возбуждены до предела, слова здесь не нужны, достаточно инстинктов. Упираюсь руками в стену, податливо выгибаясь, ну, давай же, не медли. Чуть подрагивающая головка члена раздвигает ягодицы, потом он входит с тихим стоном. Я шумно выдыхаю сквозь сжатые зубы, челюсти сведены от напряжения. Больно, но как же я скучал по этой боли. Не задумываясь, подаюсь навстречу раз, другой, третий. Руки Уэбстера обхватывают мои бедра, задавая темп. Я, уже не сдерживаясь, прошу: быстрее, сильнее, и он не отказывает. «А дальше — снежное поле», как у моего любимого Лорки. Разум отключился совсем, помню только, как меня затопило обжигающим наслаждением, каким горячим и хриплым было его дыхание у моего затылка, как я почти кричал, не сдерживаясь, не слушая его прерывистого «тише»... Кажется, мы кончили вместе, кажется, ноги не держали обоих, кажется, в этом раунде оба одержали и победу и поражение одновременно. Я сполз по спинке кровати, нашаривая брюки, в кармане которых лежали сигареты, он сел рядом и поморщился, как всегда. Извини, Дэвид, это больше не твоя комната в Винчестере, и ты ничего не можешь мне запретить.
- Ну вот, все заново, ненавижу тебя, Кэдбери, с твоими отвратительными привычками, - недовольство в голосе звучало почти как настоящее. Почти.
- Ненавижу тебя, Уэбстер, - ответил я, пароль-отзыв, еще с тех времен. Я курил, мы молчали, снова не касаясь друг друга, но иллюзий относительно того, где каждый из нас проведет эту ночь, не строил никто.
Кажется, мы впервые в жизни уснули вместе. В школе никто и никогда бы этого не позволил, в колледже я всегда уходил от него сам, понимая, что чем ближе буду, тем больнее станет. Да он, наверное, и не разрешил бы мне остаться тогда. И быть рядом не позволял тоже: я был из прошлого, я знал о нем слишком много, я откровенно навязывался... Впрочем, сейчас мы спали в одной постели лишь потому, что на четвертый (или пятый?) раз не хватило обоих. Он уснул посредине минета, я просто свалился рядом, успев накрыть обоих одеялом. Смятые вечерние костюмы в беспорядке валялись вокруг.
- Это ничего не значит, - сказал Дэвид утром.
- Конечно, - ответил я. - Когда мы увидимся в следующий раз? - правила игры те же, что и раньше. Никому не говорить. О дополнительных встречах не просить. Условия диктует он, а я подчиняюсь. Джон меня убьет, если узнает. Когда узнает. Брат почувствует, что все изменилось в следующем же телефонном разговоре, мой голос всегда меня выдавал.
***
Лондонские отели стали нашим пристанищем. Иногда, что было особенно цинично, мы встречались в загородном доме Монтегю, куда Дэвид уезжал «поработать». Я бросал все дела, если он звонил внезапно и говорил «приезжай». Хотелось бы, чтобы это происходило каждый вечер, но ему нравилось мучить меня ожиданием: иногда мы могли встречаться три дня кряду, а потом он пропадал на несколько недель. А я ждал и жил, кажется, только от одного его звонка до другого.
Свадьба с Клариссой прошла так, как должны проходить свадьбы в богатых и респектабельных семьях. Обворожительная и сияющая невеста, я, который на фото в газетах выглядел обрадованным и смущенным, как и надлежит выглядеть жениху. Мы переехали в собственный дом в Мэйфэре, ей ужасно нравилось ощущать себя там хозяйкой, она так погрузилась в новые заботы, знакомства и светскую жизнь, в которой я старался участвовать по минимуму, что не выказывала беспокойства по поводу моего отсутствия.
Уэбстер сопровождал каждое фото новоявленной миссис Кэдбери язвительными комментариями, но я не обольщался. Это не было ревностью, скорее, непониманием того, как какой-то женщине пришло в голову выйти за меня замуж. «Хочешь, познакомлю?» - предложил я как-то в шутку. Они с Бэт явились к нам на ужин, который мог бы пройти в неловком молчании, если бы умница Кларисса не расшевелила всех. Она как раз пару недель назад сообщила мне, что я стану отцом, и оживленно обсуждала с «женой моего школьного друга» свою беременность, ее детей и прочие женские темы. А я... я потащил своего любителя роз в нашу оранжерею. Посмотреть на цветы, конечно. Я не должен был целовать его, тогда куст «Райских роз» остался бы жив, а я - не исцарапан и не награжден несколькими десятками нелепых и нелестных эпитетов.
***
После этого была грандиозная ссора с Джоном, который приехал «поставить мне мозг на место». Он расхаживал по комнате и орал, а я сидел на подоконнике его гостиничного номера и курил сигареты, одну за другой. «Ты понимаешь, что это не любовь?» «Ты не держишь обещаний!» «Ты унижаешь себя!» «А как же твоя жена и будущий ребенок?!» Я молчал и не стал напоминать, что остался единственным членом семьи, который продолжает общаться с ним после отъезда в США к тому, кого он любил. Но когда брат закончил свой пламенный монолог коронным «ты идиот, Ричард Кэдбери», я поднял на него глаза и тихо сказал: «Я живу только тогда, когда мы рядом. Я прощу ему все и все позволю. Я люблю его, а ты ведь знаешь, что такое «любить». Джон сверкнул глазами, тяжело вздохнул и обнял меня внезапно, чего не случалось уже много-много лет. Очередное «какой же ты идиот» прозвучало как «береги себя».
Я не стал рассказывать Уэбстеру об этом скандале, я и так раскрылся перед ним почти полностью, незачем показывать еще одно уязвимое место. И да, конечно, ни на одной из наших встреч не было сказано «люблю». Мной — потому что так предписывали правила, им — потому что не любил.
***
Свой 29-й день рождения я встретил на работе. Без четверти два — время моего появления на свет. Я нажал кнопку интеркома:
- Алиса, давайте выпьем шампанского? - она вкатила столик внутрь кабинета через 10 минут, словно все было готово уже давно. А может, и было, я же говорил, у меня прекрасные секретарши. Пробка весело вылетела из горлышка, я разлил вино по бокалам, Эл прощебетала «с днем рождения» и робко клюнула меня в щеку. А потом убежала в приемную к зазвонившему телефону.
- Вас мистер Уэбстер, сэр.
- Лапка, приезжай, - это означало, что я должен забрать его из лондонской квартиры, а потом мы... Я улыбнулся. Глупо было думать, что он вспомнит о дне рождения, просто совпало.
- Буду через полчаса.
- Вы сами поведете? - чуть встревоженно переспросила Алиса, услышав, как я отпускаю Роберта, своего водителя. - Но шампанское... - Девочка, от бокала шампанского еще никто не умирал. Я попрощался и легко сбежал вниз по ступеням.
Уэбстер не забыл, на входе в квартиру мне вручили бокал виски и скороговоркой пробормотали что-то вроде «пзравляюсднемржденьялапка». Когда с формальностями и виски было покончено, Дэвид прихватил сумку и мы спустились к машине.
- Едем за город, - скомандовал он. Я дурашливо козырнул, «есть сэр». Сегодня он был необычайно разговорчивым и даже милым, расспрашивал о работе, говорил о своей. Так могли бы болтать старые супруги вечером у камина. Я небрежно держал руль одной рукой и, чуть повернувшись к нему, рассказывал, как Гвен недавно перепутала адреса и отправила письмо, предназначенное адвокату, моему парикмахеру, а тот недоумевал, чего я хочу...
- Ричард, грузовик! - заорал внезапно Дэвид, пытаясь перехватить управление. Я понял, что от столкновения не уйти и резко крутанул руль, подставляя под удар свою сторону автомобиля. Скрежет металла, крик Уэбстера... Последнее, что я видел, как распахивается дверца с его стороны, и он кубарем выкатывается на дорогу. Живой. Ох уж эта его привычка не пользоваться ремнями безопасности. С губ слетел вздох облегчения, а в следующее мгновение в грудь, ломая ребра, вонзились куски искореженного металла. Я улыбнулся и умер.
***
Я знаю, что каждый год в этот день на моей могиле появляется дюжина растрепанных желтых хризантем. Я знаю, что ты приходишь не один, а с Эриком. Я рад, что ты жив и счастлив. Я люблю тебя.
-
-
20.11.2016 в 12:14-
-
20.11.2016 в 22:11тётя Кляксик.... я тут прям со стула упала...
Но почему?
-
-
20.11.2016 в 22:21да по всему. Опаньки, такой пост!
-
-
20.11.2016 в 22:26Его видели только те, кто играл Уэбстера и моего брата Джона. И все. Ну и ты теперь)
-
-
20.11.2016 в 22:27-
-
20.11.2016 в 22:32Или тебя удивило, что я теперь (обоже!) пишу иногда слэшный слэш?)
-
-
20.11.2016 в 22:33Нет, какое плохо, у тебя не может быть плохо.
Или тебя удивило, что я теперь (обоже!) пишу иногда слэшный слэш?)
ну и это тоже.
-
-
20.11.2016 в 22:36-
-
20.11.2016 в 22:38да не знаю, как-то я изумилась, открыв своё избранное)))
-
-
20.11.2016 в 22:39-
-
20.11.2016 в 22:48тащи, дорогая
-
-
20.11.2016 в 23:02-
-
20.11.2016 в 23:06да он у меня не включен никогда. Кляксик!!!
-
-
20.11.2016 в 23:07sillvercat.diary.ru/p210997501.htm
Я спать.
-
-
20.11.2016 в 23:41-
-
21.11.2016 в 07:20мр!!